3 
– Нет твоего Афанасьева, Танюха! – крикнул из соседнего закутка Игнатьев.
– Он не мой, – стараясь быть равнодушной, ответила ему Сычева.
– Твой, твой! – подзадорил ее холеный Игнатьев. – Об этом все знают!
Сычева фыркнула, как ей показалось – презрительно. Она демонстративно подошла к телефону, демонстративно набрала домашний номер Глеба и, стараясь, чтобы слышали в соседних ячейках, громко сказала:
– Глеб? Ты еще дома? А как же наш материал? Его завтра сдавать! Что значит, дома у тебя поработаем? Кто к тебе приезжает?! Ну, знаешь, я тебе в соавторы не навязывалась, трахайся там со своими... – Пожалуй, последние слова были не для посторонних ушей, но уж так получилось. Сычева встряхнула еще влажными после дождя волосами, поймала на себе через эти чертовы стеклянные перегородки несколько насмешливых взглядов, сняла джинсовку и включила кофеварку.
– Трахайся со своими! – громко пропела она, чтобы все любопытные поняли, что ей по фигу Глеб, по фигу, что он не пришел на работу, по фигу, что к нему приезжает новая баба, которую тоже зовут Татьяна.
Похоже, Афанасьев решил, что все в мире Татьяны должны принадлежать ему. Он так решил, но она этого не допустит.
Сычева достала из сумки сигареты и закурила. В редакции принято было курить на рабочих местах, и это правило Сычевой нравилось.
* * *
Поезд мчался навстречу новой, неизведанной, взрослой жизни.
Колеса стучали, деревья мелькали, сердце билось в предчувствии волнующей встречи.
Татьяна прижалась к прохладному оконному стеклу, закрыла глаза, и вспомнила, как она познакомилась с Глебом.
...Она на пустынном пляже, в купальнике, с мокрыми волосами, стоит перед мольбертом. Делает мазок, отходит, долго смотрит, что получилось, снова окунает кисть в краски, смешивает их на палитре, делает снова мазок и опять отходит от мольберта на шаг. Она внимательно смотрит то на море, то на свой холст. Море изменчиво, Татьяна пытается поймать его дыхание, движение, цвет, но на холсте, как ни бьется она, остается лишь плоская, мутная синь.
Вдруг кто-то сзади перехватывает ее руку. Не успевает она испугаться, как чьи-то сильные пальцы выдергивают у нее кисть, и кисть эта начинает летать над холстом, касаясь его легко и непринужденно.
Татьяна оборачивается. Он стоит перед ней, в одних плавках, высокий, черноволосый, с потрясающими, пронзительными глазами.
– Да, – говорит она. – Да! Да! Теперь это море. А была просто синяя краска! Как вам удалось это?
Он молча и пристально на нее смотрит. Она смущается и начинает одевать джинсы.
– Не надо! – останавливает ее он. – Не надо, я не маньяк, не грабитель и не сумасшедший. Я обыкновенный журналист в служебной командировке. Надеюсь, вас зовут не Таня?!
Опешив, она поднимает на него глаза.
– И не надейтесь. Меня зовут Таня.
Он вдруг рычит, хватается за голову и с разбегу таранит воду.
– Но ты все равно мне нравишься! – кричит он оттуда.
Она догоняет его, и они плывут наперегонки...
Потом были встречи – частые, короткие и украдкой. Он сразу сказал, что женат, что живет с женой по привычке, что детей у них, слава богу, нет, что вообще он по натуре – свободный, злой, одинокий волк, который не может принадлежать одной женщине. Вернее, не мог... пока не увидел ее в купальнике, перед мольбертом, с мокрыми волосами.
За его колючесть, ершистость, умение по всякому поводу и без повода высказать свое колкое мнение, она стала называть его – Еж.
Он не возражал. Ему нравилось, что она так его называет.
Они встречались каждый день, в восемь вечера, на том самом пляже. У нее была сессия в художественном училище – последний курс! – и она после экзаменов, собеседований и консультаций, не заезжая домой, мчалась к нему.
Однажды она опоздала. Автобус сломался, и Татьяна две остановки прошла пешком. Глеб сидел и что-то быстро-быстро писал на песке тонкой палочкой.
– Я опоздала! – закричала она издалека. – Еж, я больше не буду!
– Никаких извинений! – отрезал он и повалил ее на песок, пытаясь губами запечатать ей рот. Она увернулась, расхохоталась и села, плотно обернув сарафаном колени.
– Еж, я родителям про тебя все рассказала!
– Зачем? – в его голосе промелькнул холодок.
– Как зачем? – удивилась она. – Им все равно рано или поздно придется узнать о тебе. Я люблю тебя и не собираюсь скрывать этого. Я... я даже сказала, что ты женат. Пока женат.
3 
