68 
— Я хотел бы, — сказал О'Брайен, — чтобы вы рассказывали, что видите. Говорите все время.
Келсо внимательно оглядел ящик.
— Нет ли у вас перчаток?
— Перчаток?
— Если то, что лежит внутри, подлинное, на тетради должны быть отпечатки пальцев Сталина. И Берии. Яне хочу загрязнять документ.
— Отпечатки Сталина?
— Конечно. Разве вы не слышали про пальцы Сталина? Поэт-большевик Демьян Бедный пожаловался однажды, что не любит давать свои книжки Сталину, потому что они возвращаются с жирными отпечатками пальцев на страницах. Осип Мандельштам — более крупный поэт — услышал об этом и использовал этот образ в своем стихотворении о Сталине: «Его толстые пальцы, как черви, жирны...»
— А как Сталин к этому отнесся?
— Мандельштам умер в лагере.
— Правильно. Я должен был догадаться. — О'Брайен начал шарить по карманам. — О'кей, значит, нужны перчатки. Извольте.
Келсо натянул перчатки. Они были из синей кожи. Немного великоваты, но ничего, сойдут. Он поработал пальцами — совсем как хирург перед операцией или пианист перед концертом. Эта мысль вызвала у него улыбку. Он взглянул на Зинаиду. По ее лицу ничего нельзя было понять. А лицо О'Брайена оказалось скрыто камерой.
— О'кей, я готов. Можете не спешить.
— Хорошо. Итак, я открываю крышку, ее... заело, как и следовало... ожидать. — Келсо сморщился от усилия. Крышка немного приоткрылась, но этого было достаточно, чтобы Келсо мог просунуть в образовавшуюся щель пальцы, а потом ему пришлось приложить все свои силы, чтобы раздвинуть края. Крышка внезапно взвизгнула и отвалилась, как сломанная челюсть. — Внутри всего один предмет... Мешочек с чем-то... судя по виду, кожаный... сильно попорченный плесенью.
От мешочка поднялась гнилая пыль самого разного цвета: голубого, зеленого и серого, какие-то растительные волокна и белые лоскуты в черных точках. Пахло тленом. Келсо вынул мешочек из ящика и повернул, со всех сторон освещая лампой. Он потер поверхность большим пальцем. Начало проступать какое-то изображение.
— Тут выдавлен серп и молот... Это значит, перед нами мешок для официальных документов... На застежке следы масла... Часть плесени счищена... — Он представил себе, как руки Рапавы с вырванными ногтями копошились тут, держа то, что стоило ему стольких лет жизни.
Шнурок разъехался по металлическим кольцам, оставляя после себя мучнистый след. Мешочек открылся. Грибок пробрался и внутрь, питаемый сырой кожей, и, вынимая из мешочка содержимое, Келсо уже знал, что имеет дело с подлинником: никакой фальсификатор такого не допустил бы, не позволил бы, чтобы плод его трудов был так испорчен — это противоестественно. То, что раньше было стопкой бумаги, теперь слиплось, вздулось и покрылось, как и кожа, все тем же разрушительным слоем спор. Страницы тетради тоже были испорчены, но не так сильно, благодаря прикрывавшей их гладкой черной клеенке.
Клеенка открылась — листы рассыпались.
На первой странице — ничего.
На второй — фотография, аккуратно вырезанная из журнала и наклеенная посередине. Группа молоденьких девушек в спортивной форме — трусы и майки — марширует, неся портрет Сталина и глядя прямо перед собой. Судя по всему, шли они по Красной площади. Под фотографией подпись: «Комсомольский отряд № 2 из Архангельской области демонстрирует свое мастерство! В первом ряду, слева направо: И. Примакова, А. Сафонова, Д. Меркулова, К. Тиль, М. Арсеньева...» На молодом лице А. Сафоновой стоял крошечный красный крестик.
Келсо взял тетрадь в руки и подул на нее, чтобы отделить вторую страницу от третьей. Его пальцы внутри перчаток вспотели. Он казался себе до нелепости неловким, точно пытался в рыцарских перчатках вдеть нитку в иголку.
На третьей странице что-то было написано бледным карандашом.
О'Брайен дотронулся до плеча Келсо, напоминая, что он должен говорить.
— Это не почерк Сталина, я в этом уверен... Похоже, кто-то писал о нем... — Келсо поднес тетрадь ближе к лампе. — «Он стоит отдельно от остальных, высоко на верху Мавзолея Ленина. Рука его поднята в приветствии. Он улыбается. Мы проходим перед ним. Его взгляд падает на нас, как луч солнца. Он смотрит прямо на меня. Его сила пронзает меня. Вокруг нас все люди принимаются громко аплодировать». Следующий кусок размазан. Потом написано: «Великий Сталин будет жить вечно!»
14
Великий Сталин будет жить вечно!
68 
