90 
Он плеснул половину миниатюрной бутылочки коньяка в стакан с растворимым кофе, посмотрел на нее и подумал: черт возьми, почему бы и нет? — и вылил остальное. Закурил сигарету и огляделся. Люди здесь выглядели трезвее, чем в Москве. Они пялились на иностранцев. Но когда вы пытались перехватить их взгляд, они отводили глаза.
О'Брайен отодвинул свою тарелку в сторону.
— Я все думаю об этом институте — как он там назывался? Академия Максима Горького? Там ведь должны сохраниться архивы. И была еще эта девушка, ее сокурсница. Как ее звали, ту, некрасивую?
— Мария.
— Точно, Мария. Давайте найдем курсовой журнал и разыщем Марию.
Курсовой журнал? — подумал Келсо. За кого ее принимает О'Брайен? Королеву 1950 года Академии Максима Горького? Но у него было слишком благодушное настроение, чтобы затевать спор.
— Или же, — сказал он дипломатично, — мы могли бы разыскать местную партийную организацию. Помните, она ведь была комсомолка. У них могли сохраниться старые личные дела.
— О'кей. Тут вам карты в руки. Как их найти?
— Нет ничего проще. Дайте мне план города.
О'Брайен вынул из внутреннего кармана карту города и пододвинул свой стул поближе к Келсо. Они разложили карту на столике.
Основная часть Архангельска теснится на широком мысу километров шесть с половиной в поперечнике, ленточки новых кварталов тянутся вдоль Двины по обоим ее берегам.
Келсо ткнул пальцем в карту.
— Здесь, — сказал он. — Вот где они. Или были раньше. На площади Ленина, в самом большом здании. Эти мерзавцы всегда занимали самые хорошие здания.
— И вы думаете, они нам помогут?
— Нет. Уж во всяком случае, не по доброй воле. Но О'Брайен запер машину, и они двинулись, обходя предательские выбоины в асфальте, к зданию портового управления.
Келсо нес пакет в руках.
Их обоих слегка пошатывало, и объявление о рейсах в Мурманск и на Соловецкие острова вызвало у них новый приступ смеха:
— Соловки?!
— Ну ладно. Хватит. Нас ждет здесь работа.
Внутри здание оказалось просторнее, чем выглядело снаружи. На первом этаже расположились магазины, точнее, маленькие киоски, торгующие одеждой и туалетными принадлежностями, а также кафе и билетная касса. Еще ниже, под гроздью ламп дневного света, частично разбитых, находился мрачный подземный рынок — тут в ларьках продавались семена, книги, пиратские кассеты, обувь, шампуни, колбаса, прочные русские бюстгальтеры неимоверных размеров черного и бежевого цвета.
О'Брайен купил две карты — города и области, затем они поднялись к билетной кассе, где Келсо в обмен на долларовую купюру, предложенную подозрительному типу в грязной форменной одежде, получил возможность заглянуть в телефонную книгу Архангельска. Книга была небольшая, в твердом красном переплете, и менее чем за тридцать секунд Келсо установил, что ни Сафонов, ни Сафонова в ней не значатся.
— Что теперь? — спросил О'Брайен.
— Теперь надо поесть, — ответил Келсо.
Кафе представляло собой старорежимную столовку, забегаловку самообслуживания с грязным полом, мокрым от тающего снега. В воздухе стояло теплое облако крепкого табачного дыма. За соседним столиком два немецких моряка резались в карты. Келсо взял большую тарелку щей — супа из капусты с плавающей посередине солидной порцией сметаны, черный хлеб и пару крутых яиц. Воздействие этой еды на его пустой желудок было незамедлительным. Он испытывал едва ли не эйфорию. Все будет в порядке, подумал он. Здесь они не пропадут. Никто их тут не найдет. И если они будут действовать грамотно, то уложатся за один день.
Он плеснул половину миниатюрной бутылочки коньяка в стакан с растворимым кофе, посмотрел на нее и подумал: черт возьми, почему бы и нет? — и вылил остальное. Закурил сигарету и огляделся. Люди здесь выглядели трезвее, чем в Москве. Они пялились на иностранцев. Но когда вы пытались перехватить их взгляд, они отводили глаза.
О'Брайен отодвинул свою тарелку в сторону.
— Я все думаю об этом институте — как он там назывался? Академия Максима Горького? Там ведь должны сохраниться архивы. И была еще эта девушка, ее сокурсница. Как ее звали, ту, некрасивую?
— Мария.
— Точно, Мария. Давайте найдем курсовой журнал и разыщем Марию.
Курсовой журнал? — подумал Келсо. За кого ее принимает О'Брайен? Королеву 1950 года Академии Максима Горького? Но у него было слишком благодушное настроение, чтобы затевать спор.
90 
