Никто из героев фильма и не думал сообщать нам о тайне Бубона.
Щит еще перемотал кассету вперед.
На экране возник вертолет, который тащил машину по воздуху. Герои болтались в подвешенном «Москвиче» как караси в ведре, которых несут с рыбалки…
Неужели я просчиталась? Неужели кассета не имеет к тайне ни малейшего отношения?!
— Конец! — Дьяченко кивнул на заключительные титры фильма. Он поскучнел и зачем-то снова напялил на руки боксерские перчатки. Наверное, они придавали ему уверенности в себе.
Терпеть свое поражение я была не готова.
— Там еще есть пленка, мотай!
— Да нет там ничего! — Он снял перчатку, включил перемотку, и на экране замелькали черные полосы. — Все, ничего нет. — Щит выключил видик. — Ты ошиблась, Мисс! Но идея была красивая.
Я сидела на краешке тахты и слушала глухие удары своего сердца.
— Этого быть не может.
— Может. Я не верю, что батя обладал какими-то сокровищами, о которых я не знал. Впрочем, теперь это не имеет значения. Можно, я попрошу тебя об одной услуге?
— Проси.
— Ты можешь хотя бы раз в год приходить на могилу Бубона, чтобы за ней ухаживать? У тебя там похоронена бабушка и я подумал, что тебе не будет в тягость…
— Могу. Только зачем? Ты не хочешь ухаживать за могилой сам?!
Щит посмотрел мне прямо в глаза и почти по слогам сказал:
— Я уезжаю. В Австралию. Насовсем. Меня пригласил тренироваться лучший австралийский спортивный промоутер Джеймс Браун. Моим тренером станет лучший в мире тренер Рэй Джонсон. Это самый близкий путь к чемпионству. Тренировочная база находится под Сиднеем. Я должен вылететь через четыре дня.
— Через четыре дня? — как последняя дура, эхом переспросила я.
— Лучше бы завтра, но у меня много незаконченных дел. По работе, — уточнил он.
— А как же твоя Лиза?
Поверить, в то, что Щит уедет в Австралию, было немыслимо. А как же его неземная любовь ко мне? Он подрабатывал клоуном, чтобы иметь возможность хоть изредка видеть меня, и вдруг — бац, и в Австралию?..
— А как же Лиза-то?!! — голос у меня предательски задрожал.
— Лиза выйдет за меня замуж, — отрезал он. — Через три дня свадьба. В Центральном загсе пошли мне навстречу и пообещали расписать нас без очереди.
Я молчала, и он молчал.
И бабка, сволочь, тоже молчала.
Я спросила себя, что меня так расстроило, и честно призналась: я думала, он будет сохнуть по мне вечно. Ходить за мной тенью, стоять под окнами, любить безответно всю свою кикбоксерскую жизнь. У каждой женщины должен быть такой неуемный поклонник, а уж у Мисс…
Наконец, мне показалось, что я взяла себя в руки. Я улыбнулась.
— Я не могла ошибиться.
— Я сделал ей предложение только сегодня! Она согласилась.
— Я не о том! Плевать мне Лизу и твое предложение. Я не могла ошибиться с кассетой! — Я подскочила к видеомагнитофону и начала тыкать кнопки. — Тут должна быть какая-то подсказка!
Я перемотала пленку на начало, потом на середину, потом… Вдруг где-то перед началом коротенькой второй части фильма на экране возникло лицо, которое не принадлежало ни одному из актеров.
— Стоп! — заорал Щит, и я послушно нажала «стоп».
С экрана на нас смотрел Якушев. Без грима я видела его лицо только один раз — на портрете, на памятнике, — но запомнила хорошо. Небольшие залысины, лучистые, смеющиеся глаза. Улыбка у него была очень особенная — улыбка настоящего Бубона. Как я могла так долго принимать за него Дьяченко?..
— Куда ты смотрел?!! — заорала я на Щита. — Ты, кикбоксер хренов! Куда смотрел, когда кассету крутил?! У тебя шары, только для того, чтобы на свою Лизу пялиться?!
— Вообще-то, мы вместе смотрели…
— Заткнись! Заткнись, смотри и слушай, а потом проваливай со своей Лизой хоть к черту, хоть к дьяволу, хоть в Австралию, хоть на Бермудские острова…
Он довольно бесцеремонно зажал мне рукой рот и толкнул на тахту. Сам сел рядом и уставился на экран, включив запись.
Я забралась на несвежее покрывало с ногами и прижалась спиной к шершавой стене.
Подальше от него. От чужого, далекого, ненужного мне Щита.
Я гордилась собой. Гордилась, что догадалась про эту кассету. Я гордилась этим в миллион, нет — в миллиард раз больше, чем когда завоевала корону первой красавицы России.
* * *
— Сергей, если ты видишь меня, значит, я уже умер. Я взял в прокат камеру и делаю эту запись, потому что не придумал другого способа все тебе рассказать.