Педоренко слушал меня внимательно, приоткрыв рот. Вдруг он сморщился и громко чихнул. Потом еще раз, и еще. Глаза его налились слезами, нос покраснел, а на лбу залегли страдальческие морщины. Он выхватил салфетку, которая торчала за воротником, и зажал ей нос.
— Черт вас понес в этот загородный дом! — гундосо проговорил он. — Мне еще двух трупов не хватает по этому делу! Да еще таких звездных! Впрочем, этот тигрище от вас бы и костей не оставил, а нету тела, нету дела… А-апчхи!… Чертов жасмин! А этот Бубон и вправду был темной лошадкой! Человек без прошлого и ни в одной базе не числится. А-а-апчхи! А-а….
И тут заиграл рояль. Что-то бессмысленное и неритмичное.
— Я же говорил, у вас кто-то прячется, — прошептал Педоренко. Он привстал, выражая полную готовность еще раз обыскать комнаты.
Нужно было срочно спасать Яшу.
— Что вы имеете в виду? — сделав невинное лицо, спросила я.
— Звуки танго… Кто его исполняет?
— Не слышу никакого танго.
Я сказала чистую правду!
Педоренко встал и пошел в гостиную. Я поплелась за ним.
Само собой, за роялем никого не было. И играть он, разумеется, перестал, как только в комнате зажегся свет. И крышка была закрыта. И слой пыли на ней говорил о том, что ее сто лет никто не открывал. Все как всегда, — мой рыжий друг не подвел.
— Боже, какой оранжевый! — воскликнул Тимофей Федорович. — Разве рояли такие бывают?
— Что у вас с глазами, Тимофей Федорович? Этот рояль абсолютно черный. На нем играла моя бабушка, а она жуткий консерватор в цветах. — Я жестом указала следователю на афишу, приглашая его убедиться в консервативности своей бабки.
Ей-богу, бабка мне подмигнула! Она была со мной заодно.
— Черный… — пробормотал Педоренко и искоса, боязливо на меня посмотрел. — Но он же играл только что…
— Вы же видите, крышка закрыта, а пылищи на ней с килограмм! Этот рояль никто не трогал лет пять!
— Но я слышал!
— Вам не следовало пить чай с жасмином.
— Вы и сейчас ничего не слышите?!
— Нет!
— Господи… И вон там ничего не видите? — Дрожащим пальцем он указал в угол гостиной. Там, свернувшись серебристыми кольцами, мирно спала Жизель, сбежавшая утром из банки.
— Нет!
— Там змеи! Много змей… у-у-у! Они страшные!
— Вам не пошел на пользу джин-тоник.
— Господи… — Он схватился за сердце и помчался на кухню. — Лекарство! Скорее!!
— Какое?! — Я побежала за ним.
— Любое! Валидол, корвалол, супрастин, аспирин, аминазин…Господи! И Алказельцер!
Я открыла аптечку и вытрясла из нее марганцовку, зеленку, лейкопластырь, бинт и активированный уголь. Это все, что у меня было.
— Это все?!!
— Да.
— Ужас! — Педоренко приложил бинт в упаковке ко лбу. — Какая тяжелая форма! Невероятно тяжелая! — Стартанув с места, он вдруг ринулся в ванну.
— Эй! Вы куда?!
— Мне нужно в ванну! Только теплая ванна снимает такие тяжелые формы аллергии, как слуховые и зрительные галлюцинации!! Чертов жасми-ин!!
Мысль, что Педоренко будет принимать у меня ванну, мне не понравилась.
— Слушайте, у меня кран сломан…
Из ванны донесся дикий протяжный вой. По нарастающей он перерос в визг.
Я побежала к следователю.
В ванной, со всеми своими немногочисленными пожитками, лежал Подъяблонский. К груди он прижимал тапочки. Очевидно, вопль следователя его разбудил, потому что вид у Яши был заспанный и ошарашенный.
Из-за спины Педоренко я скорчила Яше отчаянную рожу и приказала молчать, приложив палец к губам.
— Кто это? — Тимофей Федорович ткнул трясущимся пальцем в Яшу.
— Где? — удивилась я.
— Вы что, никого не видите в ванной?! С тапочками!
— Нет. — Я подошла к крану и открыла воду. Холодная струя полилась Яше на голову, бесповоротно моча его волосы, майку и прижатые к груди тапки. Подъяблонский и глазом не повел — сидел как изваяние со стеклянными глазами.
— Вы хотели ванну принять, так пожалуйста, — я рукой сделала Педоренко приглашающий жест. — Пожалуйста, принимайте. Вон пенка, вон скраб, там мочалка, вот полотенце…
Яша вдруг оскалился в страшной гримасе и зарычал.
— А-а-а-а-а-а-а-а! — заорал Педоренко и бросился вон из квартиры, безошибочно найдя в темном коридоре дверь.
— Ну ты даешь, кукла! — проворчал Подъяблонский, вылезая из ванны и стряхивая с себя воду. — Следака на хвосте притащила!