19 
Вернувшись в замок, я попросила икону святого, и мне ее принесли. Я устроила у себя в спальне небольшой алтарь святого Януария и по утрам и вечерам повторяла перед ним свое обещание. Раз в неделю я посещала собор. Эсмеральда была довольна.
«Как хорошо, — говорили все, — что Санча успокоилась и сделалась набожной. Несомненно, это потому, что в следующем году она должна выйти замуж за сына Папы».
Я продолжала молиться и старалась не падать духом. Молитва сама по себе на время давала мне успокоение, и постепенно я отошла от моей первоначальной, эгоистичной просьбы. Я просила здоровья для Альфонсо, моей матери и донны Эсмеральды. Я просила, чтобы Ферранте, здоровье которого пошатнулось, выздоровел. Я даже молилась о чуде столь великом, что я не смела верить в то, что оно и вправду возможно, — чтобы сердце моего отца смягчилось, чтобы он стал добрым и счастливым.
Как-то в конце лета за мной явился королевский слуга. Я пришла в замешательство и повернулась к донне Эсмеральде в поисках поддержки. В последнее время я не делала ничего такого, что могло бы вызвать неудовольствие старших; я вела себя очень осмотрительно. Сейчас в руках у меня был сборник латинских пословиц, и перед появлением слуги я как раз прочла вот эту: «Идеальная жена — кто найдет такую? Она ценнее жемчугов. Сердце мужа уверено в ней, он получает от нее немалую выгоду. Всю жизнь она приносит ему одну лишь пользу, и никакого вреда».
«Святой Януарий, — взмолилась я, — исполни мою просьбу, и я стану именно такой женой!»
Я была одета в черное платье с длинными рукавами, наряд знатной южанки; после объявления о моей второй помолвке я не носила ярких одежд. Прежде чем уйти, я положила книжицу, коснулась маленького золотого крестика, висящего у меня на шее, и лишь потом последовала за слугой. Эсмеральда шла за мной по пятам.
Дверь в тронный зал была открыта нараспашку; сам зал был пуст. Но когда мы вступили на мраморный пол, я услышала доносящиеся из королевского кабинета гневные голоса.
Слуга отворил дверь и ввел нас внутрь.
Ферранте сидел за столом; его лицо было пугающе багровым, особенно по сравнению с белой бородой. Рядом с ним сидела королева Хуана и пыталась его успокоить, время от времени ловя и поглаживая руку бурно жестикулирующего Ферранте. Но ее бормотание тонуло в возгласах деда. Рядом с ними с угрюмым видом стоял мой отец.
— Римский сукин сын! — Тут Ферранте заметил меня и в порядке объяснения взмахом руки указал на лежащее на столе письмо. — Этот ублюдок назначил новый состав конклава кардиналов. И среди них — ни единой живой души из Неаполя, хотя у нас есть несколько достойных кандидатов. Зато он назначил двух французов. Да он насмехается надо мной!
Дед грохнул кулаком по столу. Хуана попыталась поймать его руку, но Ферранте ее выдернул.
— Этот лживый сукин сын надо мной насмехается! — Он вдруг тяжело задышал и приложил руку ко лбу, словно у него закружилась голова.
— Успокойся сейчас же, — сказала Хуана с не свойственной ей твердостью, — или я пошлю за врачом.
Ферранте ненадолго умолк и заставил себя дышать медленнее. Когда он заговорил снова, его слова звучали уже более обдуманно.
— Я сделаю лучше. — Он взглянул на меня. — Санча. Я не допущу свадьбы до тех пор, пока эта ситуация не будет исправлена. Я не допущу, чтобы принцесса королевства вышла замуж за сына человека, который насмехается над нами. — Он бросил гневный взгляд на лежащее на столе письмо. — Александру придется усвоить, что нельзя протягивать нам одну руку, а другой нас предавать.
Мой дед не забыл преступления, которое много лет назад совершил против него дядя Александра, Альфонсо, он же Папа Римский Каликст III. Каликст, которому не хотелось, чтобы неаполитанский трон занял незаконнорожденный, то есть Ферранте, поддержал анжуйцев.
И как бы сильно Ферранте ни нуждался в поддержке нового Папы, он так никогда до конца и не простил Борджа.
— Ваше величество, вы совершаете прискорбную ошибку, — настойчиво произнес мой отец. — Многие кардиналы стары. Они скоро поумирают, и мы сумеем добиться, чтобы их заменили верными нам неаполитанцами. Но тот факт, что у французов теперь есть свои люди в Ватикане, лишь усиливает необходимость установить связь с Папой.
Ферранте довернулся к нему и с прямотой, порожденной преклонным возрастом и ухудшением здоровья, сказал:
— Ты всегда был трусом, Альфонсо. Ты мне никогда не нравился.
19 
