Но когда я почувствовала, как Альфонсо ласково дотронулся до моего плеча, я повернулась.
Он все еще был мальчиком — ему исполнилось только двенадцать, — но уже заметны были признаки приближающегося взросления. За последние три с половиной года он вытянулся на добрый локоть и теперь был немного выше меня. Голос его еще не изменился полностью, но уже утратил всякие следы детского фальцета. В его лице соединились лучшие черты отца и матери; из него должен был вырасти поразительно красивый мужчина. Несмотря на усилившееся внимание со стороны отца и его уроки политики, глаза Альфонсо по-прежнему оставались добрыми, без следа себялюбия или коварства. Я взглянула в эти глаза.
— Долг — тяжелая штука, — мягко произнес он. — Санча, мне ужасно жаль.
— Я люблю Онорато, — пробормотала я.
— Я знаю. Но тут ничего не поделаешь. Король уже принял решение. И он прав, когда говорит, что это будет на пользу Неаполю.
Отчего-то слышать эти слова от брата было не так больно, как от Ферранте. Альфонсо всегда говорил мне только правду, и притом с любовью. Он помолчал.
— Они сделали это не ради того, чтобы намеренно причинить тебе боль, Санча.
Итак, мой гневный выпад против отца не остался в секрете. Я нахмурилась. Я не могла согласиться с последним утверждением — слишком уж сильно было переполнявшее меня озлобление.
— Но, Альфонсо, Джофре Борджа всего одиннадцать лет! Он же ребенок!
— Всего на год младше меня, — мгновенно отозвался Альфонсо. — И потом, он ведь вырастет.
— Онорато был мужчиной. Он знал, как надо обращаться с женщиной.
Мой маленький брат покраснел. Наверное, ему неловко было представлять меня в объятиях супруга. Но он взял себя в руки и ответил:
— Может, Джофре и молод, но его можно научить. И, судя по всему, он довольно хорош собой. Будем надеяться, что он тебе понравится. А я сделаю все, что смогу, чтобы подружиться с ним.
Я фыркнула.
— Как он может мне понравиться? Он же Борджа! Поговаривали, будто его отец, Родриго Борджа, получил папский престол не благодаря своему благочестию, а при помощи коварства и подкупа. Его старания, направленные на приобретение тиары, были столь вопиющими, что вскоре после его избрания некоторые члены конклава кардиналов потребовали расследования. Но затем их возражения каким-то загадочным образом растаяли, и ныне человек, принявший при восхождении на папский престол имя Александра VI, пользовался безоговорочной поддержкой князей церкви. Но все равно поговаривали, будто Родриго отравил наиболее вероятного кандидата на тиару — своего родного брата. Альфонсо хмуро взглянул на меня.
— Мы никогда не встречались с Борджа и потому не можем их судить. И даже если все, что говорят про его святейшество, — правда, ты несправедлива к Джофре. Сыновья не всегда похожи на отцов.
Последние его слова заставили меня проглотить возражения. Однако я все же спросила самым скорбным тоном:
— Зачем только придумали брак? Он отнимает у нас всех, кого мы любим.
Но я дала себе обещание, что не буду эгоистичной — ради Альфонсо. Я постараюсь стать такой, как он, — храброй и доброй и сделать все, что смогу, ради блага королевства.
Прошло несколько месяцев, и наступил 1493 год. Чем больше я размышляла о предстоящем браке с Борджа, тем сильнее делалось мое беспокойство. Король Ферранте мог настаивать на том, чтобы мы с Джофре жили в Неаполе, и мог добиться включения этого пункта в брачный договор. Но слово Папы обладало куда большей силой, чем слово короля. А вдруг Александр передумает и призовет своего сына обратно в Рим? Вдруг он потребует, чтобы для Джофре выделили отдельное королевство? А я буду вынуждена сопровождать мужа. Лишь у мужа-неаполитанца никогда не появилось бы причины увозить меня из родного города.
С того дня, когда я обнаружила музей Ферранте, моя вера сделалась вялой, лишенной всякого рвения. Теперь же я ринулась в религию с неистовой силой, отчаянно испытывая ее. Однажды утром я потребовала экипаж и выскользнула из дворца в сопровождении кучера и всего одного стражника.
Я направилась в собор Сан Дженнаро, напугав случайных молящихся, которых погнал прочь мой стражник.
Преклонив колени перед алтарем, на котором происходило чудо, я со всей искренностью принялась молиться святому Януарию. Я просила его освободить меня от помолвки с Джофре Борджа и найти мне в мужья неаполитанца. Я пообещала, что мы с ним будем щедро жертвовать на ремонт собора и на бедных.