60 
Но в то же самое время я молилась о том, чтобы мне никогда больше не встретился тот молодой кардинал, чей взгляд вызвал во мне такую волну страсти.
Эта молитва оказалась подобна всем прочим: Бог так на нее и не отозвался.
Некоторое время мы отдыхали после путешествия. Я пыталась уснуть, но не смогла, хотя кровать с подушками из парчи и бархата, с льняным постельным бельем и меховым покрывалом была роскошна, куда роскошнее любой кровати в Кастель Нуово. Борджа не стеснялись демонстрировать свое богатство. Пока мои дамы распаковывали и раскладывали мои вещи, я заметила в руках у донны Эсмеральды небольшую книжицу в потрепанном кожаном переплете. Прежде чем донна Эсмеральда успела ее убрать, я схватила книжку, устроилась на подушках и принялась читать.
Это были «Канцоны» Петрарки, его любовная поэзия, посвященная таинственной Лауре. Томик размером с ладонь подарил мне Онорато. Мое отношение к Петрарке всегда было двойственным. С одной стороны, меня забавляла та слезливая сентиментальность, с которой он описывал любовь как стрелу, пронзившую его сердце, и при этом благословлял тот день, когда ему была причинена эта боль. Он всегда говорил о боли, жаре и ознобе. Время от времени я принималась читать его стихи вслух моим дамам, намеренно утрируя его чувства и с таким сарказмом, что через некоторое время уже не могла читать дальше, ибо все мы задыхались от смеха. «Бедный Петрарка! — вздыхала я. — Думаю, он страдал не столько от любви, сколько от лихорадки».
Но иногда какая-нибудь из дам не смеялась так же громко, как остальные, а, напротив, робко возражала: «Так бывает. Когда-нибудь, мадонна Санча, это может случиться и с вами».
Как я насмехалась над ними! Однако про себя я думала: а вдруг они правы? — и в глубине души мне хотелось ощутить подобное волшебство. Неужто Петрарка говорил правду, когда твердил, что был околдован одним-единственным взглядом своей Лауры и эти узы связали его навеки? Петрарка всегда говорил о глазах.
В тот день, двадцатого мая, я уселась и принялась читать своим обычным насмешливым тоном, пока мои дамы суетливо сновали по комнате. Когда я дошла до строки «Я страшусь и все же надеюсь; я горю, и я во льду», голос мой дрогнул. Внезапно меня захлестнули чувства, и я отвернулась. Я захлопнула книгу и положила на подушку рядом с собой. Эти слова в точности описывали то, что я почувствовала, когда мой взгляд встретился с взглядом красивого молодого кардинала; я не могла совладать с собственными чувствами. В моей памяти всплыло лицо матери и вызов в ее голосе: «Ты так говоришь, словно у меня был выбор». Наконец-то я поняла, что она имела в виду.
Женщины остановились, оторвались от работы и повернулись ко мне. Улыбки на их лицах сменились озабоченным выражением.
— Она тоскует по дому, — понимающе сказала Эсмеральда. — Донна Санча, не печальтесь. Джофре с вами, и мы все тоже; и ваше сердце тоже вскоре будет здесь.
Как я могла объяснить ей, что мое сердце уже здесь, но совсем не так, как мне хотелось?
Обозлившись на себя за то, что я так легко влюбилась в незнакомца, я встала, вышла на балкон и принялась со злостью смотреть в сад.
Ближе к вечеру мы с Джофре отправились на пир, который его святейшество устроил в нашу честь. Происходило это в папских покоях. Мы неспешно, рука об руку, словно юные влюбленные, вышли из дворца. Нас сопровождали стражники и мои фрейлины. Погода выдалась чудесная, и солнце, уже начавшее клониться к горизонту, заливало золотистым светом огромную площадь и блистало на белом мраморе окружающих зданий. Джофре с гордостью улыбнулся мне. Я крепко сжала его руку. Джофре подумал, что это пожатие продиктовано любовью, и ответил таким же пожатием и взглядом, но на самом деле оно было порождено тревогой. Теперь я куда меньше беспокоилась о том, что я буду делать с заигрываниями Папы; сильнее всего меня тревожило вспыхнувшее во мне влечение к таинственному кардиналу.
Мы дошли до покоев Борджа. У входа я оглянулась и увидела позади, за внушительным замком Сант-Анджело, тщательно ухоженные сады и виноградники, что тянулись, не прерываясь, до самых гор, и ряды апельсиновых деревьев, перемежаемых хвойными. Прохладный воздух наполняло благоухание цветов.
Слуга объявил о нашем приходе, и мы вошли, а следом за нами — наша свита.
Покои оказались не особенно большими, но богато украшенными: потолки были позолочены, а стены покрыты эмалью и изумительными фресками Пинтуриккьо с христианскими и языческими сюжетами. Ниже фресок стены были задрапированы шелковыми тканями, а полы покрывали восточные ковры. Повсюду были устроены места для гостей: тугие подушки из бархата и парчи, стулья и кресла.
60 
