26 
Несколько бесконечных секунд, она была прижата к его жесткому, твердому, но отнюдь не по-каменному, телу. Жаркое желание вскипело в ее жилах, а его ладонь точно выжгла на бедре неизгладимое клеймо.
— Здесь не нужно быть Эйнштейном. — Его слова, которые он проговорил шепотом, стегнули ее, словно кнутом. — Я хорошо помню, как это вышло между нами в самый первый раз. Я был не готов тогда. Меня переполняло желание, но я не ожидал, что это случится так скоро. Ты сгорала от нетерпения, и я увлекся, потерял бдительность. В другие разы я удостоверялся, что ты предохраняешься. — Он отстранил ее твердой рукой. — Кроме этого, существует еще такая вещь, как внешнее сходство. И не только цвет волос. Рози — вылитая моя мать в этом возрасте. Могу предъявить фото.
Он оставил ее, небрежной, легкой походкой направился вперед и вскоре поравнялся с дочерью. А Клодия судорожно вздрогнула и словно приросла к земле. Тепло его тела опалило ее, а слова — жестокие, обвиняющие во всем ее одну — врезались в сознание, оживив воспоминания, с которыми она никак не могла справиться. Просто чудо, что Клодия все-таки сумела дойти до бухты.
Адам и Рози уже сидели на белом мягком песке и дружно исследовали содержимое плетеной корзинки, которую нес Адам.
— Мы сейчас будем есть йогурт и запивать соком! — весело сообщила Рози. — И ты тоже поешь с нами.
— Немного погодя, госпожа принцесса. — Клодия вымученно улыбнулась. Любой ценой надо держаться, как ни в чем не бывало. Рози никогда не была близка с приемным отцом и так называемой бабушкой, но их внезапная смерть все же сильно поколебала ее маленький мирок. Клодия не хотела, чтобы ее крошка-дочь переживала из-за враждебности, которую могла уловить в отношениях своей матери и этого незнакомого мужчины. Поэтому она села подальше от Адама, прикрыла ноги длинной ситцевой юбкой, достала из корзинки яблоко и заставила себя съесть его, нехотя слушая, как Адам противным бархатным голосом беседует с дочерью.
— Я тоже бывал здесь, только очень давно. Спасибо, что показала мне тропинку. Я и забыл, как тут красиво.
Да, у бухты сегодня хорошее настроение, подумала Клодия. Но иногда море способно стать грозным, необузданным, даже сейчас, летом, могут неожиданно заклубиться черные тучи, затянуть в мгновение ока эту безмятежную синеву, и тогда налетит свирепый ветер и волны с грохотом обрушатся на белый песок.
Однажды шторм застиг их врасплох… Они сидели, обнявшись, под проливным дождем, презирая непогоду, черпая уверенность друг в друге до тех пор, пока не проголодались, и тогда, смеясь над собственным видом, побежали в долину. Там, запыхавшись, они опустились на траву под кровлю диких фуксий, где спустя считанные секунды ощутили голод совсем иного свойства, и он взволновал их куда сильнее, чем шторм.
Клодия поморгала, чтобы отогнать прочь болезненные воспоминания, и услышала, как Адам спрашивает дочку:
— А что тебе здесь нравится больше всего?
— Ловить рыбу! — Рози вскочила на ноги, и недоеденный бутерброд с курицей приземлился на колени Клодии. — Ты можешь мне помочь, если хочешь, — предложила она великодушно и, нетерпеливо подпрыгивая, позволила матери сменить ее парусиновые туфли на кроссовки с резиновой подошвой.
Зная, что в представлении Рози рыбачить означает по очереди промочить ноги в каждой луже, она, отправляясь на прогулку в бухту, всегда захватывала с собой сменную обувь и что-нибудь из одежды.
— Я с удовольствием тебе помогу. — Адам наблюдал за приготовлениями с теплой улыбкой. — Беги вперед, а мы с твоей мамой подойдем через минуту.
Адам, как видно, достаточно хорошо помнил окрестности бухты, чтобы знать, что Рози здесь не угрожает никакая опасность. Маленькие заливчики между утесами, в которых она обожала плескаться, были мелкими, спокойными, без острых камней, о которые можно пораниться.
Тем не менее, Клодия не на шутку возмутилась. Он, кажется, решил, что может разыгрывать из себя хозяина. Она встала, чтобы последовать за дочерью, но следующие слова Адама привели ее в еще большее негодование:
— А ты переменилась. — Дымчатые глаза лениво скользнули по ее телу и задержались на груди, едва выступающей под широкой блузкой. — Шесть лет назад ты была роскошной, чувственной. Что же случилось? Куда подевались все те восхитительные прелести?
Негодование Клодии было так велико, что она на мгновение лишилась дара речи. Какой же он злой и жестокий! Ее голос зазвенел обидой и гневом.
26 
