22 
Чуть приоткрыв один глаз, она увидела щегольские сапоги и, чуть выше, польские мечи в ножнах, что ее насторожило и успокоило одновременно. Однако то, что над ней смеялись, пришлось ей так не но душе, что она решила отбить у шутников охоту скалить зубы. Поэтому Мадленка притворилась, что спит, и, когда рука с травинкой, давеча щекотавшей ее, приблизилась снова, резво вскочила на ноги, крепко вцепилась в своего оскорбителя и замахнулась на него кинжалом.
— Кровь Христова! — взвыл оскорбитель, пытаясь вырваться.
Это был светловолосый, совсем молодой парень довольно приятной наружности, с вздернутым носом, усыпанным веснушками, широко расставленными светлыми глазами и щеками, покрытыми пушком. Его спутники отпрянули, кое-кто даже схватился за оружие, но Мадленка, довольная произведенным эффектом, уже опустила кинжал и разжала руку, державшую обидчика.
— Кто таков? — сурово спросила она.
— А ты кто? — рассердился юноша. — Какое ты имеешь право…
Мадленка не успела ответить, потому что двое или трое человек ринулись на нее со всех сторон, норовя отобрать кинжал. Выходило как-то совсем нечестно, поэтому Мадленка решила дать себе волю — одного полоснула ниже уха, другого боднула головой в лицо, а третьему, оказавшемуся сильнее и упорнее прочих — он перехватил ее запястье с мизерикордией и стал выворачивать его, — от души вцепилась зубами в руку.
— Полно, Каролек, оставь его! — велел веснушчатый, надрываясь от смеха. — Оставь его, говорю тебе!
Каролек отцепился от Мадленки и, бурча нечто невнятное и оскорбительное для слуха, отошел зализывать раны. Мадленка сплюнула — во рту появился противный солоноватый привкус, но она была горда, что сумела постоять за себя.
Ты с ума сошел! — обратился веснушчатый к Мадленке. — Зачем ты укусил моего слугу?
— А зачем он на меня полез? — возмутилась Мадленка. — Я, между прочим, польский шляхтич, а не какой-нибудь там оборванец.
— Оно и видно, — проворчал тот, у кого из уха хлестала кровь.
— Видно, что тебя произвели в кардиналы, — хихикнула Мадленка, — то-то ты весь в красном! Не суди по одежде, и не судим будешь!
Веснушчатый рассмеялся.
Так как тебя зовут, храбрый отрок? — спросил он важно, хотя вряд ли был много старше Мадленки.
— Михал, — отозвалась Мадленка не моргнув глазом, — Михал мое имя.
— А дальше как?
— Краковский, — мгновенно сориентировалась Мадленка. Как наверняка помнит благосклонный читатель, Краковом звался любимый город Мадленки.
— И что же ты делаешь на землях благородного князя Доминика? — пытливо продолжал веснушчатый.
— Дело у меня до него, — без малейших обиняков заявила Мадленка. — Очень важное, о котором князю знать потребно, а кроме меня, сообщить ему некому.
— Де-ело? — недоверчиво протянул тот, кого Мадленка цапнула за руку, как собачонка. — Да ты совсем наглец, юноша, как я погляжу. Неужели ты думаешь, у князя найдется время для того, чтобы принимать всех голодранцев, которые являются к нему со своими жалобами?
Мадленка растерянно захлопала глазами, но тотчас оправилась.
— Что ж, может быть, если судить по-твоему, ты прав. Мое богатство — честное имя и чистая совесть; ну-ка, скажи, можешь ли ты похвастаться этим, а?
Укушенный потемнел лицом, что косвенно указывало на отсутствие как имени, так и совести.
— А князя я увижу так или иначе, — спокойно добавила Мадленка. — Ему все равно придется узнать, что творится на его землях.
На это укушенный уже ничего не сказал.
— Ладно, поехали с нами, — великодушно разрешил веснушчатый. — Мы как раз возвращаемся и княжеский замок,
Мадленка вся просияла.
— Это очень мудрое решение, ваша милость. Век проживу, не забуду вашей доброты!
— А ты и впрямь шляхтич? — полюбопытствовал юноша, когда они вернулись на дорогу, где их ждали оседланные лошади, которых стерегли несколько верховых. — Не обессудь, но ты не очень-то похож.
Мадленка выпятила колесом грудь.
— Меч ношу, по-латыни, по-немецки и флорентийски разумею. Какие тебе еще нужны доказательства?
— Даже по-флорентийски? — хмыкнул светловолосый и поглядел на рыжего спутника не без почтения.
— А то как же! — уверенно сказала Мадленка.
— А я латыни не люблю, — признался ее собеседник. — Не дается она мне, проклятая. Как услышу какой-нибудь ablativus, творительный падеж, так прямо скулы сводит.
— Ну ты и неуч! — засмеялась Мадленка и хлопнула юношу по плечу, от чего он даже на месте подскочил. — Но знаешь что я тебе скажу: не всем дано к языкам разумение, зато есть и другие, ничем не хуже этого. Может, в тебе великий ратный талант скрывается — как знать? У всякого человека свое предназначение есть.
22 
