— Не желаете ли взглянуть на него? — изысканно вежливо спросил Боэмунд.
Ошеломленный епископ только кивнул головой.
— Следуйте за мной. — И Боэмунд двинулся к выходу, увлекая за собой остальных рыцарей.
Мадленка вылезла из-за двери, за которой она пряталась, и заметалась, не зная, что теперь делать. Благоразумие требовало остаться, любопытство же — этот извечный женский порок — толкало ее немедленно бежать за послами. Глянув случайно в окно, Мадленка увидела, как Боэмунд и послы стоят на стене и Боэмунд показывает епископу куда-то вниз.
Мадленка опрометью выскочила из зала и зашла на укрепления с другой стороны, где ее не могли видеть ни Флориан, ни рыцари. Она вспомнила, что несколько дней назад поймали литовца, несшего записку на непонятном языке. Многие крестоносцы видели ее, но ни один не понял, о чем в ней шла речь.
Боэмунд, внимательно рассмотревший записку, объявил, что это, должно быть, какой-нибудь хитроумный шифр и что надо немедленно допросить посланца. Неожиданно литовец вырвал у него из рук письмо и проглотил, прежде чем его успели удержать. По приказу Боэмунда его повесили на стене, и вскоре на труп слетелись тучи воронья и птиц, лакомых до падали. «Неужели Боэмунд хочет его уверить, что это я?» — думала Мадленка. Ветер донес до нее слова синеглазого:
— Смотрите сами.
Епископ перегнулся через край и глянул вниз. Два оруженосца встряхнули веревку с трупом, чтобы согнать ворон, и две птицы с громкими криками устремились ему в лицо. Он пошатнулся и едва не упал, но сопровождающие его поддержали.
— Да, это он, — простонал епископ Флориан.
Он хотел уйти, но Боэмунд загородил ему дорогу. Епископ непонимающе смотрел на него.
— Мои двести флоринов, — с завидным хладнокровием попросил Боэмунд.
Епископ, словно боясь заразиться, поспешно всунул ему в руку тяжелый кошель.
— Можете забирать его, если он вам так дорог, — предложил крестоносец с легкой издевкой в голосе.
— Нет, — резко сказал епископ, — но я буду благодарен вам, сын мой, если вы похороните этого несчастного по-христиански.
— Все, что вы пожелаете, — сказал Боэмунд ему вслед и вместе с рыцарями покинул укрепления.
Мадленка была разочарована. Она знала, что епископ Флориан стар и немощен, но он оказался еще и дураком, а это уже было обидно для ее самолюбия. Что хорошего в том, чтобы обмануть простофилю? Мадленка подошла к тому месту, где стоял Флориан, и, перегнувшись через край, поглядела на повешенного. Кровь отхлынула от ее щек. На мертвом литовце, изуродованном разложением до неузнаваемости, была ее одежда, та самая, в которой она явилась в Мальборк.
«Так вот зачем он вызвал Альберта!»
Епископ Флориан и его люди уехали тем же вечером, а Мадленка, чувствуя себя избавленной от страшной опасности, нависшей над ней, отправилась — на этот раз по своей воле — поблагодарить Боэмунда.
— Мне жаль, рыцарь, — сказала она, что тебе пришлось солгать из-за меня.
— Солгать? — удивился Боэмунд.
Тут настал черед Мадленки удивляться.
— Да, ведь та страшная клятва… Синеглазый запрокинул голову и звонко расхохотался.
— А, вот ты о чем! Нет, с моей душой все будет в порядке, по крайней мере, я надеюсь на это.
— Но как же так? — пролепетала Мадленка, теряясь.
— Я поклялся на распятии, — сказал Боэмунд, усмехаясь, — что велел тебя повесить, помнишь? И это действительно так, Михал; но я ведь не клялся, что тебя повесили.
Мадленка открыла рот, не зная, что сказать. Восхищение ее разрослось до размеров сверхъестественного, необыкновенного обожания. Это было какое-то прямо-таки византийское коварство, еще хлеще, чем клятва Изольды, которая всю жизнь обманывала мужа с Тристаном и должна была присягнуть, что у нее никогда никого не было, кроме законного супруга, короля Марка; и вот на глазах у всей свиты она заставляет переодетого нищим Тристана перенести ее на руках вброд через реку, после чего спокойненько клянется небом и землей, что никто никогда не держал ее в своих объятьях, кроме мужа и этого жалкого бродяги, которого все только что видели…
— Не родился еще тот человек, ради которого я бы поступился своей бессмертной душой, — холодно сказал Боэмунд, глядя на нее в упор.
Мадленка не нашлась что ответить, только отвесила ему низкий — в пояс — поклон и поторопилась исчезнуть, а то — как знать — вдруг у непредсказуемого крестоносца переменится настроение и он захочет вывесить ее на всеобщее обозрение рядом с литовским лазутчиком. Мадленку такой поворот событий никак не устраивал.