5.

– …на вас напали?! В городе прибавился десяток трупов?

– Нам ждать стражу? – обрадовался Симон. – Я сделаю еще соуса…

Вульм поймал деятельного старца за рукав:

– Не надо. Мы решили дело миром. Все живы-здоровы, стража прошла стороной.

И с раздражением добавил:

– Мой наниматель оказался излишне щепетильным…

Дверь с грохотом распахнулась, едва не слетев с петель. В кабинет ворвался кудлатый вихрь. Снеся замешкавшегося Циклопа с ног, вихрь метнулся к каминной полке. Мужчинам почудилось, что от футляра, обитого зеленым бархатом, к вихрю протянулась янтарная струна – пронзительно звеня стаей комарья. Кто-то подкрутил колки, струна сократилась единым рывком, и вихрь вобрал футляр в себя. Кривые когти вцепились в крышку, рванули, портя бархат. Защелка сломалась, хрустнув с тихой жалобой. Футляр открылся, пламя свечей блеснуло на металле оправы. Солнечным зайчиком мигнул янтарь. Незваный гость ухитрился поймать диадему в воздухе. Замер, с вожделением прикипев взглядом к драгоценности. Космы волос торчат из-под шапки, кошлатится ворот тулупа; груда тряпья – теплые поддевки, шали, меховая накидка… Грязные пальцы, в коросте, с траурной каймой под обломанными ногтями. Левая щека – багровое месиво. Из-под мясной рванины, едва схватившейся коркой, сочится сукровица.

И тяжкий, кислый запах тела – медвежья вонь берлоги.

Женщина, с изумлением догадался Циклоп. Светлая Иштар! Откуда в башне женщина? Он сидел на полу, протирая глаза. Око Митры, как обычно, скрывала кожаная повязка. Но чудилось: и оно моргает от удивления. Из опрокинутой бутыли, булькая, вытекали остатки вина. Благородный напиток тщетно пытался освежить воздух в кабинете. Штаны Циклопа промокли насквозь. Вульм шагнул к окну, на сухое, уйдя с линии, соединявшей гостью и Симона. Мало ли, что взбредет в башку ополоумевшему магу? Ладонь сегентаррца поглаживала рукоять кинжала. И Вульм, и Циклоп медлили, глядя, как старец встает навстречу безобразной уродке.

– Дитя мое, вы голодны? Знаете, что у нас на ужин?

Маг заговорщицки подмигнул женщине. Та в ответ оскалилась. При должном воображении оскал мог бы сойти за улыбку. Так смеются маски ригийских жрецов, когда жрецы склоняются над жертвой с вырванным сердцем. Женщина тряхнула головой, сбрасывая шапку; медленно, торжествуя, вознесла диадему над собой. Так коронуют монархов. Обруч лег на копну спутанных, слипшихся кудрей. Уродка потянула диадему ниже, колечками намотала волосы на металл, чтоб лучше держалось. Янтарное яйцо умерило блеск: желток, запекшийся на сковороде. Миг, и в глазах женщины возникло осмысленное выражение. Лицо ее исказила гримаса страдания и боли. Из горла вырвался стон, похожий на конский всхрап. Ручейки слез потекли по щекам, здоровой и изуродованной.

– Перец? – с сочувствием спросил маг. – Изжога от острого?

В дверях шмыгнули носом. Из-за косяка, воровато сутулясь, выглянул Натан. Вид у парня был – краше в гроб кладут. На лбу вспухла здоровенная шишка. Скула превратилась в могучий кровоподтек. Правую руку парень баюкал, как младенца. Казалось, Симонова каменная зараза перекинулась на изменника. Несмотря на все это, Натан был готов в любую минуту сорваться с места – и бежать что есть мочи, на край света.

Без тебя тут не обошлось, подумал Циклоп.

– Где я? Кха-к…

Женщина закашлялась; с трудом прочистила горло.

– Как я здесь оказалась?

– Это я у вас хочу спросить, – Циклоп поднялся с пола, растирая ушибленное плечо. – Кто вы такая? Что вы делаете в моей башне?!

– Я…

– Вы воровка? Вас подослали?!

– Я не воровка! Меня зовут Эльза. Эльза Фриних. Я…

Женщина осеклась. Взгляд ее метался затравленным зверем, не зная, кого выбрать в собеседники. Она сгорала со стыда, чуя собственный запах. Разверзнись земля, поглоти несчастную – Эльза Фриних, последняя сивилла Тер-Тесета, приняла бы смерть с радостью.

  86