— А он?
— А он — скрипач. Каждому фрукту своя корзинка… Но вы рядом будете, все музыканты собираются в одном помещении. Пошли! Быстренько!
Что же, в самом деле всякому фрукту своя корзинка. Кому на скрипке играть, кому барабанить, а кому кистями размалёвывать фанеру.
Марфа Григорьевна составила из нас, из «художников», бригаду. В бригаде оказались четверо: тощая молчаливая девчонка Оксана, два брата-близнеца лет восьми, похожие на деловитых мартышек, и я. Мы работали на поляне за павильоном. Ловкие «мартышки» — Петька и Роман — подавали щиты и кисти. Оксана с рисунков переводила на фанеру всяких львов, драконов и королевские лилии, а я их расписывал нитрокрасками. Краски противно пахли, но работа мне нравилась. Только тётя Вика застонет, конечно: «Ах, Геля, где ты себя так разукрасил!»
Наконец, когда мы расписали двенадцать рыцарских щитов, «мартышки» в один голос попросились обедать. Оксана ушла с ними. А я… мне тоже есть хотелось, но я ждал: может, вспомнят про меня Юрка и Янка? Может, заглянут узнать, как я тут?
Я сел в траву у дощатой стены павильона и стал соскребать с себя краску. В штаны и в майку она въелась намертво, но от рук и ног отслаивалась легко, тонюсенькими плёнками. Плёнки были прозрачные, как разноцветный целлофан. Я смотрел сквозь них на солнце. Посмотрю, дуну и пущу по ветру, как бабочку… И вспомнил, как Янка играл на скрипке, а вокруг носились жёлтые и красные солнечные пятна. А Юрка слушал, уперев подбородок в кулаки…
…— Гелька, — сказал Юрка.
Я вздрогнул. Повернулся. И не узнал Юрку.
То есть узнал не сразу.
В новенькой форме барабанщика он стал совсем не такой, как раньше. Тощенький сделался, даже маленький какой-то. Как в тот раз, когда я разбил ему нос. И лицо казалось незнакомым, непривычно торчали уши. Успели Юрочку аккуратно постричь, и теперь над ушами и на шее у него белела незагорелая кожа.
Я подумал, что Юрка похож на сердитого страусёнка Антона из многосерийного мультика «Слон Буби и его друзья». Такой же тонконогий, тонкошеий и насупленный, готовый огрызнуться. Было видно, что он стесняется своего парадного наряда с блестящими пуговками и с перьями на берете, но в то же время доволен, что попал в барабанщики.
Почему доволен? Может, он, как все мальчишки, тоже об этом мечтал, только скрывал? Или потому, что барабанщик — тоже музыкант, значит, поближе к Янке?
Ну, что ж… Я прищурил один глаз, а другим посмотрел на Юрку через жёлтую плёнку (голубая форма стала зелёной, а серебряные галуны золотыми).
— Ничего, — сказал я небрежно. — Красив…
Юрка сердито пошевелил щекой, сплюнул в траву. Но сейчас это ему не шло. Он сунул руки в карманы, но кармашки были непривычно мелкие, штаны съехали, чуть не упали.
— Тьфу, — ругнулся он. — Обрядили…
— Дали тебе форму, так радуйся, — сказал я. — А то ёжишься, как мышь в холодильнике.
Он зыркнул свирепо, но тут же примирительно сказал:
— Не понимаю, чего ты заводишься.
— Потому что завидно. Тоже хотел в барабанщики.
Пускай гадает, всерьёз я это или дразню его.
Юрка решил, что всерьёз. Неуверенно сказал:
— Я там спрашивал… можно ли тебе. Но все места уже заняты.
— Врёшь, — вздохнул я. — Ты не спрашивал, потому что у меня слух, как у больной курицы.
Юрка мигнул и сжал губы. Я увидел, что светлые полоски вокруг ушей у него порозовели.
— При чём тут слух, это же барабаны… — пробормотал он. — Там правда мест нет… Чего ты…
Он вздохнул и неловко затоптался (ну, в точности, как страусёнок Антон, который пришёл просить прощенья у слона).
Да, здорово я его подцепил… А может, не надо? Я же не хочу ссориться. А если Юрка скажет: ну и катись ты от меня к чертям! Тогда я как?
Я быстро спросил:
— А с ногой-то что?
По правой ноге у Юрки вниз от колена словно кто-то провёл крупной тёркой.
— А! — будто обрадовался он. — Бежал да запнулся на дорожке. Там, где эта дурацкая статуя с веслом. Ка-ак брякнусь.
— До парада заживёт, — утешил я.
— До парада нам надо сделать самое главное, — деловито сказал Юрка. — Придумать план, как зажечь искорку.
— Это запросто, — отозвался я, внутренне гордясь. — Это я беру на себя.
Дело в том, что всех нас, «художников», за нашу работу обещали записать в команду волшебной стражи. Перед началом парада и карнавала мы в серебряных шлемах будем стоять на башне, над разукрашенной аркой. На верхушке башни установят чашу для праздничного огня. Вроде олимпийской. Кто-то из ребят поднимется с факелом и зажжёт огонь. Я к наконечнику своего копья примотаю наш стерженёк с серебристым порошком и поднесу его к пламени. Других «стражников» я тоже подговорю зажечь на копьях бенгальские огни — тогда на меня никто не обратит внимания. Все решат, что так и надо: праздничный салют.