Юркина? Потерял? Как же барабанщик без палочки?
Я выскочил на аллею, кинулся вдоль цветников туда, где не умолкали барабаны. Что-то зацепило мою ногу, я полетел и плашмя проехался по мелкому гравию.
Вскочил…
За что я запнулся? Ничего на аллее не было, ровненько всё… Кажется, кто-то хихикнул. Я со злостью огляделся. Но кругом ни души. Только гипсовый гребец-физкультурник стоял на покрашенном белилами постаменте. Он небрежно изогнулся, опираясь на тонкое весло. Смотрел поверх деревьев и — мне так показалось — нахально улыбался белыми губами.
«Ах ты, гад!» Я от досады и от боли просто взбесился. И с размаха швырнул в болвана палочкой.
Палочка пошла странно — петлями, как бумеранг. Но попала! Головкой клюнула гребца в плечо. И… он треснул!
По гребцу разбежались чёрные щели, упало весло с отвалившейся рукой, посыпались куски гипса. Часть шеи вывалилась, и открылся железный стержень.
Я перепуганно мигал несколько секунд, потом рванул через клумбы — подальше от места преступления! Не хватало ещё, чтобы меня поймали за разбивание скульптур! Как Ерёму…
Кто же знал, что этот гипсовый дурак такой хилый?
Я остановился у фонтана с чугунными цветами и каменными лягушками. Сел на край бассейна, вытащил платок с бурыми пятнами, промыл ссадины на левом локте. И подумал, что мне ещё повезло: я пострадал меньше Юрки.
А пробирка не разбилась?
Нет, вот она, целая. Искорка на месте, хотя еле видна при солнце.
Я застегнул карман…
— Травушкин!
Звонкий такой голосок. Я оглянулся. Рядом стоял вчерашний знакомый, мальчик-огонёк. Он был не в алой рубашке, а в синей матроске, но я его сразу узнал. Он улыбался. И я улыбнулся, несмотря на боль от царапин и ушибов. После всех неприятностей было так хорошо увидеть весёлого Огонька.
— Тебе письмо от Ерёмы! — Огонёк протянул свёрнутый в четвертушку лист. — Он меня встретил и говорит: «Знаешь Травушкина? Разыщи его, дело срочное, а я ковыляю медленно…»
Я сразу понял Ерёмину хитрость: он, бедный, мучится от нетерпенья, хочет скорее узнать, получилась ли искорка. А в парк, где он когда-то нахулиганил, идти не решается.
— Разве ты знаком с Ерёмой? — спросил я.
Огонёк улыбнулся ещё шире:
— Ага… Он мне много раз игрушки делал… Я побежал!
— Ладно. Спасибо…
Что же пишет Ерёма?
Я развернул лист и увидел раздёрганные строчки:
«Биригитес их они не люди Приход ити ввагон я расскажу я узнал Эрема».
Я взглянул на Огонька, но тот был уже далеко. Помахал мне рукой.
Я перечитал записку. Почти ничего не понял, но стало опять зябко и неуютно. Ерёма никогда не шутил и никогда не тревожился зря. Что-то случилось.
От парка до станция недалеко. Сначала — на холм, где ретранслятор, а оттуда — вниз.
И я побежал!
Я не успел…
Четвертая часть
ГДЕ СХОДЯТСЯ РЕЛЬСЫ…
ОТКРЫТИЕ
На пустыре за путями, у вросшего в землю бетонного блока мы вырыли яму. Сложили в неё искорёженные обломки. Засыпали, а сверху настелили дёрн.
— Давай пиши, — сумрачно сказал мне Юрка. — Ты кистями работать привык…
Он дал мне кисточку и банку с чёрной несмываемой краской.
— Только не надо, что он был робот… — попросил Янка.
Я вывел на бетоне:
ЕРЁМА
Погиб 6 августа 210 г. к. э.
Вот и всё. Я размахнулся и бросил банку далеко в траву. Отошёл, чтобы ни на кого не смотреть мокрыми глазами. Все молчали. На станции весело играло радио, а в парке оркестр.
— А я-то хотел с ним пойти бродить по белу свету, — сказал сзади Юрка.
Я обернулся. Юрка дёрнул щекой и сказал снова:
— С ним да ещё с Васькой…
— Не будет никакого Васьки, — вздохнул Глеб и стал сердито лохматить волосы.
Янка сидел на корточках у бетонного блока и разглаживал на дёрне травинки.
Ерёма погиб за час до того, как я сюда прибежал.
Он шёл через пути к вагону. По ближней от вагона колее мчался электровозик технической службы. Ерёма остановился метрах в двух от рельсов, чтобы пропустить его. Всё это было у Глеба на глазах. Ерёма стоял спокойно, на электровозик даже не смотрел. Когда машина проносилась мимо Ерёмы, из неё высунулось что-то длинное и тонкое — то ли рельс, то ли грузовая стрела. Концом она ударила Ерёму в спину, и он взлетел высоко в воздух… А падал уже отдельными кусками…