— С барабаном? — сипло спросил Яр.
— Да… Яр, значит, мы встретились не зря?
— А барабан… он из старой кастрюли?
— Да.
СНЕЖНАЯ ПОЛЯНА
1
После вьюжной ночи утро было тихое, только воздух позванивал от колючего морозца. Да ещё шуршали и поскрипывали лыжи. Ярко горело солнце.
На старые, покрытые льдистой корочкой пласты лёг свежий снег. Он был сухой и мелкий. На солнце он казался ярко-жёлтым, а в нетронутых лучами ложбинах лежала густая синева. От разбросанных по склонам сосёнок и пней тянулись лиловые тени. Яр часто мигал от блеска — снежинки, будто крошечные зеркальца, били по глазам голубыми, малиновыми и белыми вспышками.
Путь лежал среди пологих, покрытых редколесьем холмов. По неглубокому свежему слою лыжи скользили отлично. Данка, Чита и Алька убежали вперёд и мелькали разноцветными пятнышками на краю широкой вырубки. Яр, Глеб и Тик неторопливо шли по их следам. Яр и Глеб — рядом, Игнатик чуть позади. После бессонной ночи у Яра чуть кружилась голова. Но дышал он легко, и усталости не было. Только и радости он не чувствовал. Вчерашняя резкая печаль слегка улеглась, но осталось ощущение потери и тревожной неизвестности. И желание скорее эту неизвестность разорвать, и понимание, что сделать это едва ли удастся…
У Глеба ярко блестела седина, он шёл без шапки. В школьной кладовой ему подобрали лыжи и ботинки, Яр дал свой свитер. Глеб был похож на бодрого и сильного пенсионера, у которого в прошлом немало спортивных побед. Яр подумал, что у него красивое лицо: обветренное, узкое, с чётким узором глубоких морщин. Решительное лицо. Только глаза, смотревшие сквозь толстые стекла, казались немного неуверенными. Но, скорее всего, это лишь сегодня.
Глеб улыбнулся и сказал:
— Целый век не вставал на лыжи, а вот помню ещё кое-что.
— Ты отлично держишься, — сказал Яр. — Глеб…
— Что?
— Глеб… А какой он был?
— Юрик?
— Да… Хотя ты, наверно, не очень помнишь. Сорок лет…
— Нет, я помню, Яр… Тощенький такой парнишка, темноволосый. Немножко сумрачный. Иногда казалось, что обижает своего друга Гельку… но вот вернулся же к нему… Яр, было в нём какое-то одиночество, я про это уже говорил. Правда, в последнее время он стал веселее. Был в Старогорске детский праздник, Юрика взяли в барабанщики, он ходил в голубой форме с галунами и аксельбантами. Ладненький такой стал, гибкий и какой-то… ну, будто решил для себя важное.
— Решил… — медленно сказал Яр. — Сперва решил идти с тобой, потом вдруг вернулся…
— Ну что же… Это ведь тоже надо было решить. Если трезво подумать, не было у него никакой надежды отыскать тебя. А там оставались друзья… Яр, я хорошо помню, как он уходил от меня, ему закат светил в спину, а он шёл по рельсу, как по воздуху, и только один раз посмотрел назад…
— Всё-таки посмотрел…
— Посмотрел и помахал рукой… Когда я эту песню писал… ну, о барабанщике… — я почему-то всё время думал о Юрке. Хотя он никакого отношения не имел к восстанию…
— Спасибо, Глеб, — сказал Яр.
— За что?
— Так… — вздохнул Яр и услышал сзади:
— Яр, подожди…
Он тут же оглянулся. Игнатик стоял, упираясь подбородком в палки, и лицо у него было… Яр знал, когда у Тика такое лицо. Он очень хорошо знал. Когда рядом беда. И не просто беда, а такая, которая грозит расставанием. «Этого ещё не хватало», — тоскливо подумал Яр. И все другие тревоги тут же затерялись в страхе за Игнатика. Яр глазами сказал Глебу: «Иди вперёд», и тот понял, сразу понял, умница Глеб. Яр круто развернулся, и они с Игнатиком съехались вплотную — так, что лыжи одного прошли между лыжами другого.
Яр увидел у Игнатика слезинки и сел перед ним на корточки.
— Ну? Тик, что случилось? — Он крепко взял его за маленькие красные варежки. — Тик… Не молчи.
Игнатик посмотрел в сторону, часто замигал и сказал полушёпотом:
— Яр, я тебя вчера обманул.
Вчера, на дороге. Яр на минуту остановил машину. Руки ослабели, даже стыдно было. Он торопливо проговорил:
— Сейчас, ребята, сейчас…
— Давай, сяду за руль, — сказал Глеб.
— Да нет, что ты… Я только спросить хотел… — Он быстро обернулся: — Тик, можно пробить пространство? Чтобы побывать там! Тик, ты же умеешь! А?
«Я веду себя, как слезливый растерявшийся ребёнок», — подумал он. Однако это было неважно. Важно было, что скажет Игнатик.