Рейз вздрогнул. Его подвижные губы сжались.
— Ты не содержанка.
— Разве нет? Он закрыл глаза.
— О Господи, ну хорошо! Ты моя содержанка! Но кто, черт побери, в этом виноват? — крикнул он.
Грейс съежилась, прислонившись к комоду. Собралась с духом.
— Ты прав.
Рейз, выругавшись, отвернулся. Потом оглянулся на нее:
— Я предлагал тебе выйти за меня замуж.
Она не ответила.
Рейз смотрел на нее. Взгляды их встретились. Грейс перестала дышать. Она не могла отвести от него глаз. О Боже, неужели он собирается просить ее об этом опять!
— Я вовсе не собирался выставлять тебя напоказ, как ты выразилась, — медленно проговорил он. — Но я не хочу знакомить тебя с родителями, одетую в лохмотья.
Грейс подумала, что ослышалась.
— Что?
— Я не собираюсь знакомить тебя со своей семьей, одетую как… — Он прикусил язык, проглотив остаток фразы: «…чопорная, занудная, никому не нужная старая дева».
Она почувствовала слабость, ноги у нее подкосились.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Сколько раз мне повторять? — уже по-настоящему рассердился Рейз.
— И когда же я должна познакомиться с твоей семьей? — Волна темного, беспросветного ужаса накрыла ее с головой. Взгляд его был жесткий, непреклонный.
— Думаю, через пару недель, а может, чуть раньше, мы и отправимся. Я уже давно не был дома, а там сейчас моя сестра с мужем и ребятишками.
Грейс старалась не выдать своего волнения. Через пару недель. У нее еще есть время. Она ни за что не станет знакомиться с его семьей — никогда!
— Чего ты боишься, Грейс? Неужели только презрения? Есть ведь что-то еще, правда? Если бы ты действительно боялась людского суда, ты никогда не согласилась бы стать моей любовницей, ты стала бы моей женой. Но это страх, не так ли?
Она прижала ладони к груди, проклиная его проницательность.
— Нет.
— Ты не хочешь быть красивой. Ты боишься этого. Бог знает почему. Всю свою юность ты убегала от самой себя, от той очаровательной девушки, какая ты есть на самом деле. Я не могу этого понять. — На лице у него появилось выражение бычьего упрямства. — Но я попытаюсь.
— Рейз! — воскликнула она, не в силах больше сдерживаться. — Я не хочу, чтобы мужчины, глядя на меня, видели лишь хорошенькое личико.
— Но почему же? Почему?
— Питому что я должна кое-что сделать в жизни! Я не хочу, чтобы мужчины смотрели на меня как на самку и гнались за мной с вожделением, думая только об одном!
Рейз был поражен.
— Ты самая необыкновенная из всех девушек, Грейс О'Рурк.
Тон его согрел ее, наполнил надеждой.
— Пожалуйста, Рейз, не заставляй меня идти к миссис Гаррот!
Взгляд его смягчился. Грейс горько улыбнулась, сдаваясь.
— Ну что ж, — примирительно сказал он, — думаю, и гора может прийти к Магомету.
Он возвратился через час в сопровождении посыльных гостиницы. Они несли сундук. Рейз дал им на чай и закрыл дверь.
— Гора, миледи! — шутливо провозгласил он.
— Что ты придумал? Что это?
— И миссис Гаррот не прячется в сундуке, — добавил Рейз, откидывая крышку. — Хоть ей и показалось все это довольно странным.
Сердце ее упало. Он не сумел заставить ее идти к модистке, однако все равно намерен вырядить как содержанку. Грейс растерянно заморгала, глядя на то, что Рейз вытащил из сундука: платье из тонкого светло-серого шелка с высоким воротом, скромное, ничуть не вызывающее. Он вопросительно взглянул на нее.
Сердце Грейс дрогнуло.
Он продолжал доставать вещи из сундука. Бледно-лиловые, приглушенно-зеленые — все оттенки лесного мха и мяты; нежные, спокойные персиковые и небесно-голубые.
— Я лично думаю, — заметил Рейз, — что ты смотрелась бы великолепно в звучных, насыщенных, глубоких тонах — изумрудно-зеленых густо-синих, пурпурных. Но… — он вздохнул, — у меня почему-то было предчувствие, что тебе больше понравятся эти.
Грейс держала в руках платье из нежнейшего персикового шифона, с крохотными перламутровыми пуговками, отделанное тончайшим кружевом, с турнюром по последней моде. Оно было сказочно прекрасно. И подумать только: все это подарил ей он! • • — Примерь его, — тихо, настойчиво попросил Рейз.
Она подняла на него сияющие глаза. Нервно, кончиком языка облизнула губы.
— Рейз, правда…
— Ну же, смелее, — подбодрил он ее, улыбаясь. — Нет ничего более естественного для женщины, чем желание иметь такие вещи. Я хочу только, чтоб ты позволила мне дарить их тебе.