33 
И отвечала сама себе:
«Да просто поделиться!.. Он же не только мой любовник, но и друг?.. Иногда я хочу рассказать ему что-то, что со мной было. Но он ревнив, ничего не понимает. Что же делать?..» Нет, так просто порвать с близким человеком — непорядочно, неправильно и непростительно.
А мучить его — простительно? Может, я действительно просто садистка?.. Варвар меня всегда, то в шутку, то всерьез, фашисткой называл, да еще дядей Паулем попрекал — на свою голову я ему про него рассказала!.. Да как дядя Пауль кончил свою жизнь?.. После войны спрятался в подвал и больше оттуда не вышел. Бабушка опускала ему каждый день корзину с едой, свежие газеты, пачку сигарет и бутылку шнапса. Так он и сидел, пока ловили нацистов. А потом, когда перестали ловить, он всё равно не захотел выйти, там и умер. А он разве виноват, что в СС попал?.. Кто тогда кого спрашивал?.. Я боялась в детстве подходить к люку в подвал, где он сидел. А бабушка объяснила мне потом, что у дяди Пауля было много грехов и поэтому он стал монахом. А мама ворчала, что он просто умер от шнапса и курева.
Да и хватит уже нас попрекать войной, пятьдесят лет прошло. Мы же другие люди. Ну при чем я — и дядя Пауль?.. У него своя жизнь, а у меня — своя: моя, личная, приватная, частная, скрытая, тайная… Я же не виновата, что не родилась, как бабушка, сто лет назад?.. Может быть, тогда и мне бы пришлось в какой-нибудь зондеркоманде служить, кто знает?.. Вот была же тетя Грета медсестрой в гестаповском лазарете?.. Если бы я родилась сто лет назад, тогда бы я была бабушкой, а моя мама — моей дочкой. Смешно! Тогда бы я, наверное, запрещала ей надевать мини, как это она делала со мной. Сейчас уже всё, никто ничего не запрещает — этого еще не хватало.
Тут я вспомнила о подарке, который сделала сама себе к Рождеству. Захватив сумку, перешла к зеркалам и села между ними.
Одно зеркало принес и прибил к стене еще сосед Юрген, мой первый (он меня до сих пор любит, и я его тоже). После школы, каждый день, мы прятались с ним тут, у меня в комнатке — родители были на работе, а бабушка готовила внизу еду и думала, что мы делаем уроки. Если ей вздумывалось забраться к нам, она так долго скрипела по лестнице, что мы успевали привести себя в порядок. Да мы особо и не раздевались. Тогда я научилась кончать тихо, без звука, как бы внутрь, в себя. Многие потом из-за этого не верили мне, думали, что я холодная или фригидная (они всегда этим озабочены, им обязательно крики и стоны подавай).
Второе зеркало-трюмо подарил отец, сказав, что я настолько красива, что должна видеть себя со всех сторон. Раньше он часто поднимался сюда и подолгу молча рассматривал меня, что раздражало.
С тех пор я так и сижу между зеркалами, привыкнув к себе не только лицом, но и спиной. Спина у меня красивая. А на трюмо можно еще два боковых зеркала открыть и в профиль на себя смотреть, чего я терпеть не могу.
Снизу голоса родителей. С детства одно и то же: недовольный, брюзгливый голос матери и виноватый — папы. В чем только не упрекала она его!.. Бедный он, бедный!.. Она в банке зарабатывала намного больше него, ездила куда хотела и с кем хотела, несколько раз была уличена в изменах, но всегда поворачивала всё так, что папа еще и оказывался виноват.
Наконец она поставила дело таким образом, что выходные, праздники и отпуска она проводит где-то с подругами или «с подругами», а он тщетно трезвонит ей по мотелям-отелям, не находит ночами и упрекает по утрам, мол, где и с кем она была и почему никто не брал трубку в пять часов.
«Бедный, раньше мать только за глаза, а сейчас и в глаза называет его Вторсырье! — с раздражением думала я, вытаскивая из сумки коробочку с контактными разноцветными линзами. Отец заведовал цехом на фабрике по переработке бумаги, и мать, договариваясь о каких-то встречах, называла его не иначе как этой глупой кличкой:
«Пошли обедать к итальянцам, Вторсырье сегодня занят на фирме… — или: — Поедем на выходные на Лаго Маджоре, без Вторсырья и твоего Кабанчика, разумеется…»
Бабушка, слыша эти разговоры, качала головой и шептала:
«Да, прошли те времена, когда для женщин было три дела на свете: дети, кухня, церковь. Знаем, в каком банке она устает!»
Теперь бабушка лежит в больнице, умирает от рака. И знает об этом. А когда бабушка умрет, они останутся тут совсем вдвоем: яростная, злая мать и тихий, покорный папа, виноватый в том, что осенью идут дожди, а зимой наступают холода.
33 
