Последним был слабый шорох живых существ из бездонных дыр картона, куда я пытался засунуть пальцы. Но мне не разрешали, били по рукам, отрывали от ящика, отчего хотелось плакать… плакать вместе с бабочками, что лежат в темноте друга на друге, притихшие, без сил, и ждут смерти… задыхаясь и корчась… ждут… а перед смертью им надо ещё вылететь перед каким-нибудь ничтожным и поганым Бояном Бояновым, и умереть… подохнуть в дыме и гаме… и нам всем тоже… и всё на земле закончится и потухнет… как в этом полудохлом ящике, около которого я не хочу сидеть-лежать, потому что очень жутко прижиматься своим ухом к живой еще смерти. А я сам кто?.. Такой же дохляк! Уже не куколка, еще не бабочка… Так, гусеница, слизняк, улитка без крыльев…
Я зашарахался в стороны, но чей-то голос строго приказал:
— Седя тихо, лохарь, проклятник!.. — и я испуганно замер.
Ночью я проснулся с пересохшим горлом и головной болью. Свет фонаря безучастно сочился в окно. Где я?.. Следя за лучом, я увидел на полу тело. Что это?..
Я вскочил. Зажёг свет. Я в номере, опять голый. В постели — Земфира. Алка. Спит. А на полу, с рюкзаком под головой, раскинулся на спине Стоян, без туфель и рубашки, но в носках и штанах. Я поморщился, перешагнул через него, открыл окно и, пока пробирался в ванную и пил там воду, то думал, что хорошо, не наоборот — не я валяюсь на полу, как собака, а он… А я — лежу, как человек.
Вернулся в постель, стал смотреть на Алку. Её уёмистые груди при свете фонаря были фиолетово-сиреневыми, ощутимо круглились. Я тронул их, но Алка отстранилась, пробормотав во сне что-то типа «ну, в сосиску». Она спит и ничего не хочет. Но я хотел! Голову водило и вело, и мне казалось, что если я буду трогать эти округлости, то и в голове всё плавно наладится: изгибы мыслей успокоятся… Но как это сделать?.. Она спит. Тут еще этот, на полу… плотоугодник…
Нет, чтобы побороть желание, надо сделать так, как учил психоаналитик, а именно — дискредитировать объект желания, сделать его смешным или нелепым. Поэтому я взял с пола носок и осторожно положил его на спящую Алку, куда-то на изгиб бедра. И вид этого носка на молчаливо лежащем, тупом и немом обрубке тела тотчас вызвал во мне брезгливость, перебив этим все тяги.
Я лёг, отвернувшись от Алки и запрещая себе думать о ней, но не мог заснуть. Мысли летали — верблюды в кружке… ресторан… машина… бабочки… Бабочки где?.. Я стал оглядываться. Здесь, в номере, ящика нет. Значит, он в машине!.. И они там задыхаются!.. Но будить Стояна сейчас? Он не пойдет на улицу. Я тоже не пойду. Алка тем более.
…Может быть, бабочки даже спят, не зная, что их ожидает. Как мы учили на семинаре по логике? С одной стороны, «человек — смертен», «я — человек, значит, я смертен». С другой стороны, «каждый человек — Вселенная». С третьей — «Вселенная вечна и бесконечна». Значит, если верно утверждение, что человек — это Вселенная, а Вселенная вечна и бесконечна, то и человек вечен и бесконечен… А вот если он умирает, значит, что и Вселенная конечна и смертна… Всё очень просто… Может, и прав дедушка Людвиг, когда говорил мне, что на свете — три загадки: бог, смерть, Вселенная, Gott, Tod, All, и до тех пор, пока эти загадки не разгаданы, пока нет ответов, человеку можно жить, как ему угодно, ни на что не оглядываясь, и делать, что пожелается.
Ну, вот я и делаю, пока бог безмолвствует, смерть могильно молчит, а Вселенная спит космическим сном в межпланетной коме. И что мне толку, что чья-то Вселенная будет жить после моей смерти?.. Я её не знаю, я знаю свою. Моя Вселенная — как захочу, так и будет с ней! И достаточно. А другие — пусть сами разбираются, как та индюшка, которую я однажды встретил у дедушки Людвига в летней бане…
…Мне было лет пятнадцать. Подходило Рождество (когда мы обязательно из Мюнхена всей семьёй ездили к старикам в Альпы), и дедушка Людвиг отсадил в летнюю баню одну индюшку, кормил её особо, готовил к Рождеству. Вообще как это глупо — в день рождения человека, сказавшего «не убий», по всему миру убивать миллионы живых существ!.. Интересно, знает ли Он, сколько крови льется в Его честь на Рождество и Пасху, не говоря о будних днях?.. Или не говори «не убий», или сделай систему травоядной, как у буддистов, а вот того, что сейчас, — не надо…
В ночь под Рождество я, не зная об индюшке, отправился купаться в баню (хотя в доме была и обычная ванная). Я любил купаться там из-за особой серной воды, которую дедушка Людвиг нашёл в скале и умудрился желобом увести к себе в баню.