Дина, слушая его вполуха, порылась в сумочке и достала наконец то, что искала: тот листок, точнее, чек на бензин, на котором были записаны все нужные ей номера телефонов. Вероятно, она сунула его в сумку – машинально. Сравнила с чеком, который нашла на сиденье машины Максима.
– Максим, взгляни на этот чек… Где находится эта заправка?
– Ну… Я точно сказать не могу… В Москве или за Кольцевой, подальше. Лукойловская станция, видишь, написано: Московское отделение.
– Значит, оба эти чека – московские? Бензин покупали где-то в Москве или рядом?
– Ну да…
– Значит, не в Саратове?
– Нет… А что? Почему тебя это так заинтересовало?
– Ты очень хороший, Максим, – она поцеловала его в холодную розовую щеку, – и мы с тобой обязательно попьем чаю, но только в следующий раз…
22
Аникеев заканчивал ужин, когда ему позвонили. Надя приготовила ему курицу с грибами, и теперь он, сытый, был готов к любому звонку, даже и не очень приятному. Он отодвинул тарелку, похлопал себя по животу и лениво, не спеша, взял ерзающий и зудящий на гладкой поверхности стола телефон.
– Аникеев слушает, – сыто вздохнул он, промокая салфеткой рот. Надя неслышно подошла к нему и убрала со стола грязную посуду, остановилась, чтобы поцеловать мужа в макушку. Борис от удовольствия разве что не урчал. – Кто это? Кто? Не понял… Караваева?
– Это я, Дина, помните? Саратов, гостиница «Словакия», Чагин… Ну? – услышал он высокий женский голос и тотчас вспомнил все. Даже привкус сигареты, которую он тогда мусолил, слушая бредни этой девчонки.
– Да-да, я вспомнил. И что?
– Я вернулась. У меня к вам есть дело.
– Понимаю. Так приходите ко мне завтра…
– Нет, это очень срочно! Поймите, Чагин не виноват, он никого не убивал. Но у меня есть важное сообщение для вас. К тому же надо бы кое-что проверить, а сама я не смогу, даже адреса не знаю.
– Понятно…
Он вдруг понял, что чай ему сегодня пить в компании жены не придется. Как бы ни хотелось ему, чтобы дело об убийстве Неудачиной было закрыто, он понимал: для того, чтобы всерьез обвинить Чагина в ее убийстве, доказательств практически нет. Пистолет в здании, где располагается его офис, – слабая доказательная база. Вот если бы на нем были отпечатки его пальцев… Но пистолет, прежде чем подкинуть его на лестницу, за батарею, тщательно вытерли. И сделал это настоящий убийца. Аникеев и сам, поставив себя на место Чагина, предположительно стрелявшего в свою бывшую свояченицу, ни за что не сунул бы потом пистолет за батарею, почти на виду у всех своих служащих… его и обнаружили довольно быстро… К тому же он не поленился и проверил, действительно ли Чагин обналичил до своей поездки в Саратов пятьдесят тысяч долларов. Его секретарша, исполненная достоинства и спокойствия женщина, представила ему все доказательства: банковские документы. Кроме того, он, выяснив фамилию Дины, сделал запрос в Москву с целью выяснения, действительно ли на ее счету на следующий день после совершения убийства Неудачиной появилось пятьдесят тысяч долларов. Получалось, что ни она, ни Чагин не лгали, когда рассказывали невероятную историю с пакетом, который был передан Дине по ошибке. Хотя, с другой стороны, он, следователь, выяснив все эти денежно-банковские перемещения, мог бы запросто обвинить в убийстве саму Дину, тем более что ее алиби на момент убийства никто не проверял: деньги-то, в конечном счете, оказались у нее! Но предположить, что Дина убила Неудачину с целью похищения денег, чтобы потом спокойно положить их на свой банковский счет, да еще и рассказать о них следователю, который занимается расследованием этого убийства, – все это казалось и вовсе бредом. Ее никто не заставлял приходить с Чагиным в «Словакию», чтобы рассказывать о себе и своем желании вернуть полученные случайным образом деньги. Тем более что история эта не вызывала доверия.
И тут вдруг этот звонок из Москвы и сообщение об обнаруженном пистолете. Аникееву так хотелось домой, к Наде – поскорее увидеть ее, беременную, что он, не задумываясь, уцепился за этот факт и задержал Чагина. Уже в Москве, оформляя документы на задержание, он понимал, что поторопился: не следовало ему поддаваться эмоциям, он должен был хотя бы остаться на похороны, чтобы поговорить со знакомыми и родственниками убитой, но дело было сделано – Чагина в наручниках доставили на вокзал.
И вот теперь этот звонок. Слушая голос Дины, Аникеев вдруг понял, что где-то в глубине души он ждал этого: ждал, что кто-то проделает за него черную работу, нароет какие-то важные факты или улики, позвонит и доложит ему о результатах. Так бывало уже не раз, когда близкие обвиняемого оказывались в затруднительном положении и на невиновных вешали серьезные преступления. Родные в таких случаях нередко нанимали частных сыщиков, чтобы только добиться правды: доказать ли алиби задержанного, найти ли настоящего преступника… Дина же сразу показалась ему человеком деятельным, сообразительным, с фантазией и свежим взглядом на то, что для него, человека опытного, кажется уже несущественным, не стоящим внимания. К тому же он подозревал, что Дину и Чагина, помимо денежного вопроса, теперь уже связывало и нечто большее. И, судя по тому, в каком отчаянии находился Чагин перед тем, как им расстаться, и с какой просьбой он обратился к Дине – мол, спаси меня, – она просто не могла сидеть без дела и ничего не предпринимать, чтобы помочь ему. Следовательно, там, в Саратове, она узнала нечто такое, что, по ее мнению, может содействовать освобождению Чагина. А это значит, что чай ему, Борису Аникееву, придется пить гораздо позже…