76 
Девушка выбежала в зал и, проталкиваясь между людьми, добралась до Али, стоящей в очереди за большими конвертами и марками.
– Это вы – Вишня?
– А вы что, снова натравите на меня кого-нибудь из прокуратуры? – огрызнулась Аля и покраснела. – Ведь вы тогда…
– Но у меня не было другого выхода. Мы вас ждали. Мы были обязаны. Я здесь ни при чем. Тот человек больше не приходил, а вот писем на ваше имя пришло целых пять. От того самого Теслина.
– Не может быть…
– Может. Подождите минутку. Я выбежала, чтобы успеть сказать вам это прежде, чем вы уйдете. Я сейчас вынесу вам эти письма.
Через пару минут Аля держала в руках пять конвертов. Она вышла на улицу и села на ту самую скамейку, что и в прошлый раз, когда к ней подошел Коренев. Она словно бы испытывала судьбу. И если бы к ней и сейчас подошел Коренев, нисколько не удивилась бы. Но к ней никто не подошел. Она просидела с письмами в руках минут десять, прежде чем распечатать первое письмо.
«Аля, привет! Позвони мне. Жду». И далее следовал уже совсем другой номер московского телефона. Письма, совершенно одинаковые по содержанию, пришли с разницей в неделю, последнее – в конце мая, три дня назад.
Аля вернулась в здание главпочтамта, оплатила заказ на четверть часа разговора с Москвой и заперлась в кабинке, все еще не веря в реальность происходящего. Дрожащими пальцами набрала код столицы и номер телефона Теслина, и когда на другом конце провода раздался уже подзабытый мужской, но все же знакомый голос, тело ее покрылось мурашками.
– Володя? Это я, Аля Вишня. Это ты?
– Аля? Господи, я уж думал, что с тобой что-то стряслось. Да, это я. Как дела? Ты искала меня?
– Да. Нам надо встретиться. Я готова вернуть долг…
– Ненормальная. Да забудь. Все это – ерунда.
– Я должна это сделать, пойми.
– Купи себе что-нибудь на эти деньги или отложи на черный день. Я счастлив, что ты помнишь меня. Больше мне ничего не нужно. И я рад, что не ошибся в тебе.
– Ну, пожалуйста. – Она уже глотала слезы, потому что воспоминания тех дней захлестнули ее, и она видела себя стоящей на морозе, посреди вокзальной площади. Искаженное памятью и слезами лицо Софьи Андреевны расплывалось перед мысленным взглядом. – Приезжай… Посидим, поговорим. Я должна поставить в этой истории точку и кое о чем расспросить тебя. Ну, хочешь, я к тебе приеду. Буквально на пару часов. Для меня это важно.
– Что-нибудь случилось?
– Да… случилось… – И она разрыдалась. Она не знала, как ему сказать, что с каждым днем ей становится жить все труднее и труднее и что тот образ жизни, который она вела, закрывая глаза на совершаемые Машей преступления, уже очень скоро (она это чувствовала) приведет ее прямиком в тюрьму. Ей нужно было выговориться, попросить совета. И никому, кроме Теслина, она бы не смогла, конечно, довериться.
– Диктуй… – Голос Теслина стал серьезным.
– Что? – не сразу поняла она. – Что диктовать?
– Адрес, где ты сейчас живешь.
– Нет, ко мне нельзя. Лучше скажи, когда ты приедешь, в какой день, и я буду встречать все московские поезда.
– Тогда послезавтра, рано утром. Встретимся у центрального входа. Я не спрашиваю, что у тебя стряслось, понимаю, что не все можно сказать по телефону, но знай, что у тебя есть я, и ничего не бойся… Ты не представляешь, из каких передряг мне в свое время приходилось выпутываться. И ничего – выпутался. Я и тебе помогу. Ты – стоящий человек, Аля. Все, жди меня послезавтра утром. Поезд приходит к вам, кажется, в семь… И все-таки, на всякий случай, продиктуй мне свой домашний телефон. Вдруг с тобой что-нибудь случится, и ты не придешь на вокзал. Где я буду тогда тебя искать? Ждать на вокзале, как я тогда ждал Оскара?
– Оскара?
– Ну да, того парня, помнишь?
– Помню, – проговорила она упавшим голосом.
– Тогда до встречи, Вишня.
– До встречи…
Она положила трубку, но у нее не было сил подняться и выйти из кабины. Что я наделала? Зачем позвала? Что я ему скажу? Что связалась с настоящей преступницей, воровкой, что боюсь попасть в тюрьму? Что скажет Теслин? Какими глазами он на меня посмотрит, когда узнает всю правду?
Она достала платок, вытерла слезы, припудрила покрасневший нос и вышла на улицу. Кругом все цвело и зеленело. Нарядно одетые горожане куда-то спешили, и Але показалось, что лица всех, без исключения, людей освещены улыбками. Они были счастливы, веселы и беззаботны по той лишь причине, что жили открыто, никого не обманывали, не грабили, не совершали преступлений. Это честные люди, порядочные. А вот Маша – сорвиголова. Она летит в пропасть и не хочет верить, что у этой пропасти есть дно, где она рано или поздно сломает себе шею. А вместе с собой утянет и Алю.
76 
