Теперь Роза Цыбина. Кто-то из моих подружек рассказывал эту душещипательную историю про старую тетку, у которой в любовниках молодой парень, Константинов. Я сначала так и подумала, что однофамилец, ну откуда нашему Константинову взять столько сил, чтобы обслуживать еще и старуху?! Оказывается, его тоже Валерием зовут. Вот так я и влипла с этой Цыбиной. А ведь хотела все на нее свалить, она у меня должна была крайней остаться, и книг ей накупила, и ножниц, и через одну девчонку, которую подцепила на вокзале, переправила все это барахло в ее дом. Она справилась с заданием блестяще. Отработала свои сто баксов. У Розы домработница продажная и ненавидит ее. Все эти книги, страшные раны, ножницы, да и вообще сам образ Гуинплена – бутафория, пусть психиатры копаются в причинах, заставивших преступника резать лица… Но сколько жути я навела на людей!
А потом наступил день, когда мне надо было решиться на самый главный, отчаянный поступок. Не могла же я остановиться на какой-то там Фруманше, мне необходим был блестящий, неожиданный финал, который разом сломал бы всю сложную конструкцию расследования. Надо было покалечить женщину, совсем не имеющую отношения к Константинову. Кроме того, необходимо было обезопасить себя и заставить наконец этого негодяя жениться на мне. Непонятно? Однажды ночью, когда Бессонов спал в твоей квартире, на вашей, так и не ставшей супружеской, кровати, я легла рядом. Я была абсолютно трезвая. Я взяла ножницы и… отхватила себе ухо. Боль была невероятная. Это вы ничего не чувствовали, пока я вас резала… Но должна же была я заплатить за все то, что давал бы мне брак с Бессоновым! Отрезав ухо, я положила окровавленные ножницы на подушку рядом с Дмитрием. Вот, собственно, и все. Он проснулся, увидел меня с отрезанным ухом и поверил в то, что это он маньяк. Он оказался очень внушаемым, впечатлительным человеком. Я предложила ему сделку. Он женится на мне, берет меня с ребенком (тогда я рассказала ему лишь об одном своем сыне), а я за это молчу. До гробовой доски. Да, чуть не забыла. Я сказала ему, что ты потому не хотела его видеть, что с самого начала подозревала его…
Да, я покалечила вас физически, а его, Бессонова, – морально. Я раздавила его, смешала с грязью, превратила в неврастеника, заставила поверить, будто он – ненормален, болен, опасен…
А потом я переехала к нему и стала обустраиваться. Ты спросишь меня, не мучили ли меня угрызения совести? Не знаю… Мне некогда было думать об этом. Я превратила его холостяцкую холодную квартиру в теплый семейный дом. Мы жили втроем, как настоящая семья, с той лишь разницей, что я не спала с Дмитрием. Мне он как мужчина, признаться, никогда не нравился. Меня привлекают мужчины вроде Собакина – грубые, мужественные, странноватые… Шли месяцы. Я исправно выполняла свои материнские и частично супружеские обязанности. У нас всегда было тепло, чисто, сготовлен обед. У меня появились деньги, много денег. (Да, ты уж извини, но это я подсказала Дмитрию, еще тогда, когда заставила его поверить в то, что ухо оттяпал мне он, чтобы он дал тебе денег, так сказать, откупился бы от тебя… Не поверишь мне, но я переживала за тебя, очень… А потом, когда до меня стали доходить слухи, что у вас с Русаковым намечаются серьезные отношения, немного успокоилась.) Так вот, тема денег. С деньгами как-то проще привлечь к себе внимание. Я стала хорошо одеваться, теперь у меня появились своя маникюрша (моя хорошая знакомая, кстати), своя парикмахерша… И вот я решила встретиться с Собакиным, с которым до этого даже не была знакома, чтобы выяснить, что он за птица, короче, собралась развлечься… Достала пригласительный билет на какую-то тусовку, пришла туда, выпила как следует и вдруг смотрю, Собакин идет прямо ко мне и глаз с меня не сводит… Вы, говорит, женщина моей мечты… Ну и всякую другую пошлятину… Мне так смешно стало. Я хохотала до упаду! Вот так и познакомились, так и закрутилось… Мы постоянно куда-то ездили, на какие-то вечеринки, мне было с ним легко, не то что с твоим Бессоновым… Я могла разговаривать с Матвеем просто, называть вещи своими именами. Спрашиваю его: когда же ты фильмы снимаешь, если постоянно пьешь и волочишься за женщинами? Он смеется, щиплет меня, целует… Вообще-то он хороший, в него можно влюбиться. Но мне, видимо, так и не дано было испытать это чувство… Меня опять потянуло к бутылке. А ведь мне предстояло еще рассказать Бессонову о Мише. Пора было уже и ему пожить нормальной семейной жизнью…