38 
– Будете брать? – спросил меня продавец в музыкальном магазине на Неглинной.
– Да, выписывайте, – улыбнулась я, поглаживая лаковые бока моей «болгарки». Продавец с пониманием кивнул. Не я, видать, первая ранним утром покупала гитару. Много нас таких бродит по миру, перекати-поле. Много нас, только не знала раньше, что я из них.
* * *
В Москве есть масса мест, где можно без проблем провести время, нежась на солнышке и перебирая аккорды. Я написала в дешевой простой тетрадке тексты нескольких любимых песен и аккорды к ним и теперь разучивала наизусть, сидя с гитарой на парковой траве. Цой, Никольский, Шевчук, Лоза. «Таганка» (за простоту игры, всего три аккорда), «Чайф», «Крематорий». «Безобразная Эльза» радовала меня невероятно – казалось, что я просто пою про себя саму. «Мусорный ветер»[2]. Пожалуй, все, для начала. Пока еще не кончились папочкины денежки, надо было набить руку и создать хоть некоторое подобие репертуара, чтобы было чего бряцать в московских переходах, когда станет нечего есть. Я уже видела таких ребят, когда шлялась по городу после школы. Чехол от гитары на пол, поешь, ни на кого не глядя, и все. Удовольствие и какие-никакие деньги.
Ночевала я на крыше одного дома на Измайловской. Я неплохо знала те места раньше, поэтому после некоторых поисков нашла открытый чердак. То есть замок на нем был, но являлся он чистой фикцией, так как дужка на двери прогнила. С третьего удара ботинком замок с дужки слетел, и дверь открылась. Не могу сказать, что подобные ночи отличаются комфортом, но я комфорта и не искала. Разломанные картонные коробки с местной помойки, все свитера, куртка. Сигареты, пиво. На моей крыше шахты лифтов и чердачные выступы образовывали некоторые закоулки, среди которых я и окопалась. Я лежала, курила и смотрела на звезды. Теплые летние ночи, бездонное и все понимающее небо, одиночество и спокойствие – все это было прекрасно.
Я совсем не вспоминала о доме. «Не ищите меня. Я не теряюсь, а ухожу. Навсегда. Элис». Эту записку из чистой любезности я оставила на столе в своей комнате, наверное, они ее нашли. В любом случае это их проблемы.
Иногда на крыше шел дождь, и тогда приходилось спать на чердаке. Он был грязным, вонючим. После подобных ночей я подолгу отмывалась водой из газировочных аппаратов. Один такой стоял в пяти минутах от моей крыши. В жару я ехала в Серебряный Бор и купалась. У меня было мыло, так что кое-как я стирала вещи и мыла голову. Слава богу, подобные жертвы от меня требовались недолго. В своей бродячей жизни я довольно быстро обросла знакомыми, у некоторых иногда можно было натурально помыться и постирать. Порой перепадала возможность и переночевать в человеческих условиях. При наличии гитары и голоса, позволяющего громко и не очень фальшиво петь, я не испытывала особого жизненного дискомфорта.
– Что такое осень? Это небо! Плачущее небо под ногами! – старательно выводила я, перекрикивая гитару, на которой еще не очень хорошо тренькала.
– Еще раз! – частенько подходили ко мне дяденьки потрепанной пьяненькой наружности и клали в чехол десятирублевки.
– На маленьком плоту, сквозь бури, дождь и грозы! Взяв только сны и грезы, я тихо уплыву! – заверяла я окружающих, и за это мне порой набрасывали денег на три-четыре дня сытости вперед. Я в основном профессионально реализовывалась в переходах на Китай-городе. Их там много, они длинные и ветвящиеся. Милиционеры ходили редко, и их всегда можно было заметить заранее. Впрочем, они не слишком доставали музыкантов. По принципу: что с них, с блаженных, взять. На второй день новой жизни я пришла на то место, где недавно толпа растерянных людей наблюдала, как меня увозят в грязной иномарке. Я долго сидела на парапете у входа в метро и смотрела на текущих мимо людей. Ничего, абсолютно ничего не говорило о том, насколько ужасным для меня оказалось это место. Но я часами сидела, не желая менять его. Именно в небольшом парке между двумя выходами из метро «Китай-город» я и учила свои песенки. И переходы Китай-города стали местом моей работы. Моего попрошайничества. Моей тусовки. С того дня я считала Китай-город местом, принадлежащим мне лично.
– Привет. Ты чего поешь такую пургу? – спросил как-то вечером щупленький субтильный паренек с некрасивым подвижным лицом.
– Могу еще «Таганку». Желаете? – работала я.
– «Таганку» совсем не хочу, – испугался он. – Пива хочешь?
– Давай, – не запротивилась я. – И сигаретку, если ты добренький.
38 
