Вот такая образовалась у него новая жизнь. С одной стороны, хорошо, конечно, а с другой – его прежняя больше устраивала. Там он сам по себе был, свободный пролетарий, ничем никому не обязанный, а здесь время медленно через пень-колоду идет, как в долгом бездельном отпуске. Ни поработать от души, ни с ребятами поматериться, ни щей вечером на кухне похлебать. Дорогой галстук шею давит, экран компьютера так раздражает, что плюнуть в него хочется. Ну что это за работа – за людьми подглядывать? Кто вошел в офис, кто вышел из офиса, кто в какой кабинет пошел… Тоска, в общем. Он пробовал отцу объяснить, что не по нутру ему это занятие, но тот лишь плечами пожал и улыбнулся – ничего, мол, привыкнешь. И посоветовал в дело вникать, бумаг всяких натащил, начал терпеливо объяснять что-то. Потом понял, что сын его не слушает, нахмурился сердито, но себя сдержал, тут же улыбнулся, похлопал его бодренько по плечу. А глазами погрустнел, вздохнул будто виновато, тихо произнес:
– Ничего, ничего… Ты ж не виноват, что хорошего образования не получил. Ты мой сын, и этого достаточно. Со временем вникнешь, научишься. Тебе понравится. Другого пути у нас нет…
Андрей хотел ему возразить – как это, мол, нет другого пути? Уже было и рот открыл, да передумал. Что-то мелькнуло в отцовском взгляде странное. Будто кольнуло в самое сердце. И стыдно стало. Человек для него старается, богатство от себя отрывает, любовь да уважение отцовское демонстрирует, а он… Нет, нехорошо получается. Кокетство с его стороны глупое и капризное. А насчет тоски по старой жизни… С тоской вообще легко справиться можно – стоит лишь Кирюхе позвонить. Ребята на дармовую выпивку быстро набегут, вот и расслабон тебе, и беседа за жизнь, и душа нараспашку. Хотя вчера расслабона точно не получилось – зря так напились.
Пошевелив во рту деревянным языком, он приоткрыл окно, выплюнул утратившую мятный вкус жвачку. Опять отчего-то вспомнился тот парнишка, которого провожал до школы. Зря он это дело до конца не довел. Теперь на душе будет висеть виноватостью. А с другой стороны – никогда не поздно доброе дело до конца довести. Можно и завтра утром в те края заехать. Тем более он у Кирюхи свой мобильник забыл. Господи, как во рту противно! Скорей бы до дому доехать, до душа, до ванной… Еще и с Анькой разборки по поводу его ночного отсутствия предстоят…
* * *
– Ты чего опоздала? – кутаясь в платок, выглянула из-за своего монитора Наташка. – Из кадров звонили, я прикрыла тебя. Сказала, покурить вышла.
– Я ж не курю… – дергая замок на куртке, удивленно вскинулась на нее Леся.
– Ой, да какая разница… А что я должна была говорить? Что ты в туалете заседаешь?
– Ладно, спасибо. А что они хотели? Проблемы какие-то?
– Не знаю… Ты сходи туда на всякий случай, проведи разведку.
– Ага. Потом схожу.
– Да не потом, а сейчас! Говорят, сокращение штатов у нас будет. Боюсь я. Тебе хорошо, ты давно работаешь… А я тут без году неделя. Вышвырнут и звать как не спросят. Сволочи. Придумали себе кризис, чтоб над людьми издеваться…
– Почему придумали? Сама же видишь, как у нас склад опустел. Клиентов в два раза меньше стало. Раньше вдвоем с выпиской не справлялись, а теперь сидим полдня, дурака валяем.
– Ой, не дави на нервы, я и без тебя как на иголках сижу! Иди лучше спроси, чего они там хотят…
– Ладно. Сейчас схожу.
Леся сунулась к зеркалу, провела расческой по волосам, расправила замявшийся ворот толстого свитера. Идти никуда не хотелось. Хотелось плюхнуться на свое место, навести полную кружку суррогатного кофе из пакетика «три в одном», согреть организм сладкой незамысловатой бурдой. Но идти и впрямь надо. А вдруг правда – сокращение? Слово-то какое противное придумали. Шипящее, как змея. Злое.
Вежливо постучав в дверь с табличкой «Менеджер по персоналу Иванова А. А.», она робко приоткрыла дверь, просунула туда голову:
– Можно, Анастасия Александровна?
– Да. Заходи, Хрусталева. Ты что, курить начала, что ли?
– Нет. То есть так, немного… А что, нельзя?
– Ой, да мне все равно. Заходи, разговор есть.
Леся села на самый краешек офисного мягкого стула, подождала вежливо, когда Анастасия Александровна выдержит обязательную и важную для нее паузу. Любила она эти паузы, прямо хлебом не корми. Нравилось ей, наверное, чтоб человек от этой паузы нервничал и изводился в неприятном ожидании новостей. И рожица вон какая важная, сильно сосредоточенная. Бровки домиком, губки бантиком – вершительница чужих судеб, ни дать ни взять.