78 
Кадык дернулся на его сухой небритой шее, глаза закрылись, губы задрожали то ли в плаче, то ли в улыбке. Не открывая глаз, он махнул слабо рукой, с трудом выдавил из себя:
– С-спасибо… Спасибо тебе… Ты иди, я один побуду. Я сейчас усну, наверное, голова не выдерживает, в сон запросилась. Я ж всю ночь не спал, помирать собрался, а тут… А тут – ты… Иди, иди, девочка…
Он еще что-то пробормотал, словно в бреду, потом улыбнулся, свесил по-птичьи голову набок. Леся пожала плечами, медленно пошла к выходу. От дверей обернулась, глянула на него еще раз – и впрямь дедушка.
– А мальчишка-то у тебя умница… – снова донеслось до нее тихое сонное бормотание, – большой, большой умница у тебя племянник. Как он меня ловко поддел – с хрусталиком… Хрусталик, главное. Дурь полная, а мыслит правильно… Надо ему хорошее образование дать, художественное какое-нибудь…
Леся, стоя в дверях, быстро покивала, будто соглашаясь с последней фразой. Потом развернулась, пролетела на цыпочках по коридору, так же пролетела и по лестнице, успевая еще и подпрыгивать на ступеньках резвой козочкой. Большое окно в гостиной уже приняло в себя первый утренний свет, и она остановилась, глядя на это действо во все глаза. Будто впервые в жизни наблюдала, как всходит солнце. А может, и правда впервые?
Молодой холодный ветер ворвался в открытую фрамугу, прошелся по лицу, по волосам, и страстно захотелось выбежать ему навстречу, что она и сделала. Выскочив на крыльцо, подпрыгнула, крутанулась, не зная, куда пристроить свои новые ощущения, потом сделала несколько шагов навстречу солнцу, поднявшему яркую голову из-за верхушек сосен. Внимание ее привлекла проталина среди снега, выпуклый островок черной земли. Клумба, наверное. Склонившись над ней, она не поверила своим глазам…
Господи, трава! Настоящая, живая, зеленая! Придавленная, вжатая в землю, присыпанная сверху скрюченными мертвыми листьями, но живая же! Протянув руку, Леся тронула ее кончиками пальцев, пошевелила у корней, и тонкие зеленые стрелки, откликаясь на ласку, дрогнули чуть, несмело поднимаясь, будто с трудом припоминая состояние своей летней упругой живучести.
Распрямившись и медленно оглядевшись, она вдруг застыла на месте, пораженная увиденным и услышанным. Нет, ничего особенного вокруг не происходило конечно же. Зарождался в обыденности новый весенний день с гомоном птиц, с плотным, насквозь пропитанным холодной ночной свежестью воздухом, с солнечными лучами, пробирающимися к дому по просевшему и готовому к бурному таянию ноздреватому снежному насту. Утро как утро. Но все же было, появилось в пространстве для глаза и слуха что-то совсем незнакомое, словно обыденность стала живым существом, которое можно потрогать, погладить, прикоснуться нежно. Как только что к зеленой траве. И послушать. И в себя впустить. И подружиться. И окутаться им с головы до ног.
Молодой ветер, играючи, вдруг обрушился на нее сверху, кинул на лицо волосы. Она подняла голову к синеющему небу, засмеялась, будто приняла его игру. Показалось ей, как с проплывающего над головой пухлого облака помахали руками довольные папа и мама – живи, живи дальше, дочка! И она помахала им тоже. Ага, мол, живу. Слышу. Вижу. Чувствую.
– Андрюха, она здесь! – раздался за спиной звонкий Илькин голос, и она обернулась к нему радостно. – Леськ, а мы тебя потеряли…
– Илька… Представляешь, я слышу! И я все вижу, Илька! Я вижу… жизнь! Господи, как это здорово! Я все слышу и вижу, как и ты!
– Ну… Я ж тебе говорил, что ты научишься!
– Чего это ты видишь и слышишь? – появился на крыльце дома Андрей, зевая и поеживаясь. – О чем вы, ребята?
– О чем? А я тебе расскажу о чем… Нет, лучше покажу! Иди, иди сюда! Смотри, тут трава под снегом. Пригнулась и выжила. Чудом сохранилась. И дальше жить будет. Здорово, правда?
78 
