72 
– Ты имеешь в виду Андрея? Так сейчас еще половина пятого, а он к пяти обещал. Он придет, раз обещал! Мы тебя отвезем!
– Только, Леся, я прошу тебя… Никаких жалостных разговоров дорогой! И пусть твой донжуан тоже молчит! А то со стороны можно подумать, что вы ребенка на Голгофу отправляете.
– Да, Саша. Конечно. Ты чего-нибудь перекусишь на дорогу? Кофе сварить?
– Ну давай… Только мне без сливок и без сахара.
Когда Саша, по-новому причесанная и переодетая в белую рубашку и джинсы, пришла на кухню, все уже было готово к перекусу – черный кофе бултыхался в стеклянном нутре кофеварки, по тарелочкам была разложена полезная еда, к присутствию которой в доме ее приучила сестра за время своего короткого пребывания. Черный французский хлеб, половина грейпфрута, отруби в обезжиренном йогурте, листья салата-латука, кусочек белого непонятного продукта, то ли творога, то ли сыра. В общем, ерунда всякая. Пусть ест, лишь бы Ильки не хватилась. Интересно, а почему она и впрямь до сих пор его не хватилась?
Саша аккурат закончила с перекусом, когда хлопнула входная дверь и невеселый голос Андрея проговорил из прихожей:
– Ну что, готовы? Такси через двадцать минут подойдет.
– Да-да… – торопливо промокнула салфеточкой губы Саша. – Мы готовы… Илья, ты где? Илья! Иди перекуси чего-нибудь! Кормить только в самолете будут! А это нескоро… Илья, где ты? В чем дело? Тебя мать зовет, в конце концов!
– Саш… Саша, подожди. Не кричи, Саша… – пролепетала испуганно Леся, потирая холодные дрожащие руки. – Дело в том… Дело в том, что…
– Господи, ну что еще? – раздраженно повернулась к ней Саша. – Что ты мне хочешь сказать? Раньше не могла, что ли? Илья! – снова пронзительно крикнула она в глубь квартиры.
– Что у вас тут? Почему кричим? – заглянул в кухню Андрей и остановился как вкопанный, взглянув Лесе в лицо. Потом переспросил уже озабоченно: – Что стряслось, Лесь? Объясни толком.
– Дело в том, что… Андрей, он сбежал…
– Кто сбежал? – хором переспросили Саша и Андрей и обменялись взглядами. Саша – неприязненным, Андрей – удивленным.
– Илья сбежал. Вместе с твоим отцом, – обращаясь исключительно к Андрею, тихо произнесла Леся и пожала плечами, будто извиняясь за это странное обстоятельство.
– С отцом?! С моим отцом? Ты чего несешь, Леська?
– Так! Погодите-ка, что-то я ничего не понимаю! – не дала сестре права голоса Саша. – Вы что, надо мной издеваться вздумали? Где мой сын, я вас спрашиваю? Что происходит, в самом деле? Кто-нибудь объяснит мне вразумительно? – взвивая голос до самой высокой ноты, исходила она самым крайним возмущением. Однако слышались, очень уж явно слышались в этом возмущении и легкие нотки облегчения, и никак Саше не удавалось их скрыть, и оттого голос взвивался уже в самую высь, почти до визга: – Вы что тут все, с ума посходили, да? Как вы смеете? В конце концов, я ему мать! Я! И вы не смеете! Не смеете!
– Да говорят же тебе – сбежал… Чего ты так орешь-то? – задумчиво проговорил Андрей, не отрывая озадаченного взгляда от Лесиного лица. Потом коротко глянул поверх ее головы в окно, добавил тихо: – Вон и такси пришло…
– Ну, знаете! Разбирайтесь теперь как-нибудь сами! А с меня хватит! Я лечу с другого конца света, бешеные деньги трачу, а они… Все, хватит!
Она сердито сорвалась с места, ринулась в гостиную к чемоданам, начала суетливо выбрасывать из них Илькины вещи. Леся и Андрей тихо прошли следом, встали у нее за спиной.
– Мы тебя проводим, Саш? – виновато спросила Леся.
– Как хотите! – резко распрямилась от чемодана Саша. – Как хотите. Мне уже все равно. Пошли, что ли, скорее, а то я на самолет опоздаю…
* * *
– Ух ты, как у вас тут здорово! – восхищенно огляделся Илька, выйдя из машины. – Красотища какая!
– Пошли в дом, простынешь… – покосился на его обутые в тапочки ноги Командор. – Там, в гостиной, стена почти полностью стеклянная, так что можешь наблюдать эту красоту, как на большом экране в кинотеатре.
– Нет, на экране – это не то… Красоту надо живьем смотреть. Нюхать, трогать, растворяться. Иначе это не красота, а мертвая картинка.
Ишь ты, как этот пацан выражается! Нюхать, трогать, растворяться, главное… И где только сумел нахвататься этой художественной богемности? Не тетка же его этому научила? Хотя – при чем тут его тетка… Он вот, например, тоже никогда и никому про живую красоту ничего не объяснит. Он давно уже мертвой довольствуется, показушной. Удобоваримой, гламурной и ничем не пахнущей. И никогда ему уже вот так, как этот пацан, не встать на крыльце своего дома, не потянуть носом воздух…
72 
