55 
– Это что? Наше? Твое? – залепетала я. Лайон довольно улыбнулся и оглядел свое гнездо хозяйским взглядом. Гнездо и правда было хоть куда. Я почувствовала, как у меня от восторга ухает куда-то вниз сердце. Если я смогу каждое утро пить кофе на этом идеальном зелененьком газоне, если я смогу поливать розовые кусты, которые рассажу по контуру лестничных перил, если я буду смотреть на американскую реальность из-за этих идеально ровных, без сквозняков, окон, если я буду взбираться на третий этаж в спальню…
– Три этажа? Целых три? Какой красивый дом! Какой ровненький кирпич! И фонарик! Это все наше? Или тут еще кто-то живет, – затарабанила я по-русски, но смеющийся Лайон прекрасно понял смысл моих вопросов.
– It’s my house, yes. We will live here. Here is underground floor, it’s for guests. Our bedroom place is on the second floor. Okay?
– Окей, – кивнула я, хотя не очень поняла, что он имел в виду. Бедрум – это спальня. Я и так не сомневалась, что она там есть. Это довольно печально, что у американцев нет старой доброй английской традиции спать в разных комнатах с женой. А еще лучше, в разных половинах дома. Как в старых советских фильмах про красивую загнивающую жизнь.
– Графиня сейчас на своей половине принимает гостей, сэр. Что-нибудь ей передать? – чопорным тоном спросил бы у Лайона мажордом.
– Нет, спасибо. Я сам загляну к ней как-нибудь, – ответил бы Лайон и скрылся. Так мы были бы с ним гораздо счастливее. Однако даже не смотря на общую спальню и критическую степень моей усталости, я оббежала весь наш огромный (особенно после двушки на ВДНХ) дом. Действительно, небольшие окошки внизу принадлежали помещению, которое больше походило на подвал. Однако в этом подвале было больше места, чем в стандартной хрущевке. Там была большая гостевая комната, душ, туалет и помещение для хлама.
– А где сам хлам? – удивилась я. Потому что в России все давно уже уставили бы закатанными огурцами, квашенной капустой, старым сервантом (жалко же выбрасывать) и детской одеждой за три поколения (а вдруг пригодится).
– Я только год как купил этот дом, – гордо объяснил суть Лайон, давая понять, что мне оказана великая честь собственноручно навалить здесь весь необходимый хлам.
– А это что? – разглядывала я большую пустую комнату, примыкающую к белой, как офис, кухне.
– Dinning-room, – окинул любвеобильным взором залу Лайон. Я так и увидела его мечту. Мы накроем белой скатертью большой круглый стол, я буду готовить борщ (очень вкусный горячий красный рагу) и кормить его при свечах, когда он придет с работы. А что? На такой кухне и в такой dinning-room отчего бы и не устроить ужин при свечах.
– Чудно! – кивнула я и побежала дальше. К столовой примыкала, фактически являясь ее частью, гостиная. Там стоял бежевый диван, маленький журнальный столик и телевизор. Первый этаж включал в себя еще две комнаты и ванну. Все в офисных ровных тонах, везде на полу мягкий ковролин бежевого цвета.
– Nursery, – с придыханием сказал Лайон, показывая мне эти совершенно пустые комнатки. Я потянулась к словарю. Оказалось, что это он про детские комнаты. Надо же, с таким умилением. Радует хотя бы то, что жилищных проблем у моих детей не будет. Однако больше всего меня согрел второй этаж нашего таунхауса (потому что все-таки справедливости ради надо отметить, что это был не отдельно стоящий дом, а слепленный с длинной линией таких же трехэтажных строений сектор). Самая обжитая, самая меблированная часть дома. Большая белая (и почему только у них тут все белое) ванна выходила прямо в спальню, тридцатиметровое помещение с большими окнами, большой кроватью и большими встроенными шкафами. Зеркало на стене Лайон купил, видимо, исключительно для женщины, которую мечтал здесь поселить.
– For beauty, – махнул рукой он. Я представила, как расставлю здесь все свои баночки и кремчики. Буду каждое утро принимать душ, не ожидая, пока Ромка выпрется из ванны в своих дебильных наушниках. Буду постригать газон. Буду… Примерно на этих мечтах я ненадолго прилегла отдохнуть на двухметровую кровать. Я не хотела ничего такого, даже не стала снимать с кроватки плюшевое покрывало. Как-то так, само собой отрубилась. Видимо, биологические часы вконец обалдели от происходящего и просто криком велели мне «СПАТЬ».
Проснулась я около двух часов. Сначала я долго не могла понять 2:00 чего показывают электронные мерзавцы на тумбочке. Потом выглянула в окно и решила, что для двух дня слишком темно. Я походила по дому туда-сюда. Попила воды. Порассматривала санузлы, потрясающие своей чистотой и кондовостью. Никаких деталей на соплях. Никогда, даже через десять лет, не понадобится дергать этот унитаз за железочку, приподнимая фаянсовую крышечку, чтобы спустить воду. И через десять лет кнопка будет чинно делать это сама. Да и краны вряд ли будут требовать замены прокладок с частотой, соответствующей женским критическим дням.
55 
