29 
– Прошу прощения за эту безобразную сцену! – патетично выговорила она с соответствующим лицом. – Мне стыдно за сына. Меня извиняет только то, что в его воспитании участвовал и этот ужасный человек – его отец.
– Может, вы вернете мне телефон? – без особенной надежды спросила я, когда где-то в недрах ее карманов мой телефон опять зазвонил.
Но Маргарита Владимировна, не обманув моих ожиданий, ловко сделала вид, что я вообще ничего не спрашивала, а звона никакого и вовсе нет. Она застыла на секундочку, видимо, делая внутри себя перезагрузку и одновременно ловким и почти незаметным движением отключив телефон прямо в кармане. Через секунду она подгрузилась обратно, посмотрела на меня, растянулась в своей фальшивой улыбочке и заявила как ни в чем не бывало:
– Мы будем жить в совершенно чудесном месте. Моя квартира выходит окнами на Фонтанку. Могли ли вы себе представить, что будете жить на набережной?
– Нет, даже не представляла, – обессиленно пробормотала я и откинулась на сиденье. Оставшиеся минут двадцать я пропускала через себя потоки пространных заверений в том, как мы подружимся, рассказы об истории Питера, впрочем, лишенные особенного исторического или образовательного смысла, хотя и рассказанные с поразительным эмоциональным накалом. В полной мере осознав смысл выражения «в одно ухо влетает, в другое вылетает», я дожила до конца этой невыносимой поездочки. Лёвушка с выражением невероятного облегчения выгрузил наши чемоданы около симпатичного старинного особнячка сливочного оттенка, с маленькими балкончиками, на каждом из которых мог бы разместиться максимум один не слишком полный человек.
– Вот мы и дома. Дианочка, прошу вас. Милости прошу. Мы, жители культурной столицы, славимся своим особенным гостеприимством, – прощебетала она, затаскивая меня в арку.
– О, в этом сомневаться не приходится, – с едким сарказмом хмыкнула я.
Тем временем я была заведена в подъезд, который свекровь отчего-то именовала парадной. Для парадной тут было слишком накурено и ощутимо пахло туалетом. Однако не в моей ситуации было жаловаться. Мы зашли в квартиру на втором этаже. Маленькая прихожая не позволяла разместиться одновременно троим людям и чемодану, зато если поднять голову и посмотреть вверх, можно было подумать, что стоишь на дне глубокого колодца – так высоки были потолки.
– Проходите, проходите. Вот тапочки, – суетилась мама Владимира.
Я вспомнила, что, по Володиным рассказам, он лет до пятнадцати жил с мамой в Ленинграде. Значит, получается, он жил здесь. В подтверждение моих слов за стеклянными дверцами старомодной коричневой стенки, занимавшей всю стену в самой большой из двух комнат, блеснул ряд фотографий с Владимиром. От грудного возраста и до последних классов, в полушубках и в шортиках – это был целый Тишманский иконостас, если можно так выразиться.
– А это кто? – спросила я, показав на единственную фотографию, где уже взрослый Тишман стоял напротив высокой и поразительно похожей по фигуре на Маргариту Владимировну блондинки с хищным взглядом. Он никогда не говорил, что у него есть сестра.
– Это его жена… то есть, конечно же, его бывшая жена.
– А, – только и смогла выдавить я.
– Знаете, у них были непростые отношения, – пояснила она. – Но Стеллочка была из очень хорошей семьи. Наши, ленинградские, они только после войны переехали в Москву. Стеллочкин отец, хоть и был совсем молод, а всю войну проработал в знаменитом зоопарке. Красавицу помогал спасать.
– Красавицу? – опешила я.
– Бегемотиху, – удивленно пояснила она. – Боже мой, вы и этого не знаете? Кто же ваши родители…
– Может, лучше вернемся к Стелле, – фыркнула я. Сколько шума из-за бегемота. Впрочем, может, действительно ценный какой-то экземпляр был.
– Ах, Стеллочка. Интеллигенция, знаете, высшего рода. Стеллочка, правда, уже в Москве родилась. Окончила МГУ с отличием.
– Очень интересно, – кивнула я, подумав, что от знакомства с моей семейкой Маргарита Владимировна бы не оправилась никогда. Может, стоит все-таки ответить на ее вопрос о моих предках. Сказать так: мой батюшка всю свою жизнь проработал в знаменитой стекляшке на бульваре Карбышева. Она спросит:
– А кем же служил ваш батюшка?
А я отвечу:
– Преимущественно грузчиком, когда бывал более-менее трезв. Но он пользуется и по сей день большим уважением. А матушка моя – на заслуженной пенсии. И почти не пьет уже, с тех пор как с завода ушла. Печень уже не та… – Я представила, как после этого обмена любезностями моя неожиданно обретенная свекровь указывает мне на дверь со словами «таким людям не место в нашей семье». Оркестр, фанфары и отель на Невском. Или, чего уж там: чемодан, вокзал, поезд Питер – Москва. Мечта!
29 
