37 
Я оглянулась на платформе и увидела Владимира. Он стоял с взволнованным и немного бледным лицом и всматривался в толпу. Я на секунду почувствовала себя троянским конем, точнее, троянской кобылой. Во мне уже было скрыто, припрятано огромное предательство, но я смогла спокойно улыбнуться в ответ на улыбку Володи и приняла его поцелуй в щеку. Мы оба всю дорогу старательно делали вид, что все хорошо, все прекрасно, удивительно и лучше быть просто не может. Муж рассказывал о заказе на перевод документального фильма ВВС, над которым он трудился всю прошлую ночь, о том, как долго он выискивал какие-то спецтермины в Интернете. Я смеялась, закидывая голову, и всячески демонстрировала счастье. Единственный человек, который в это счастье искренне верил, сидел на заднем сиденье «Мерседеса» и умолял нас проехаться на метро.
– Мама, там ельсы. Там у-у-у! Скалатор. Ну, можно? Почему-у-у-у?
– Ванюш, мама устала, ей трудно будет по ступенькам идти, – пытался воздействовать на него заботливый Владимир. Его красивое, усталое лицо еще больше исхудало и заострилось за эти дни, предательски дав проступить всем прожитым годам. Что-то больно кольнуло у меня внутри, все-таки не чужой же человек. А впрочем, может быть, он просто не выспался? Всю ночь работал. Уж точно не переживал из-за меня.
– Зачем идти? – удивился Мусяка.
– Как зачем? – не понял Володя.
Мусяка нахмурился, как он хмурился всегда, когда взрослые «тупили» и не желали понимать самых очевидных вещей. Потом, вздохнув, пояснил:
– Там же СКАЛАТОР. Он сам катится! – и всплеснул руками. С совершенно серьезным лицом Мусякин убивался, что не может между «Мерседесом» и Метрополитеном им. В.И. Ленина выбрать последнее. Мне это было непонятно, но в его, в Мусякиной реальности не было ничего волшебного в папином «мерсе». И машина, и сам папа – явления привычные, а следовательно, малоинтересные. К тому же в «Мерседесе» Мусяку укачивало, а метро – вот это эксклюзив, вот это приключение.
– Есть что-то неправильное в том, как современные дети относятся к машинам, – вздохнул Володя, словно озвучивая мои собственные мысли, коснулся рукой моей руки и добавил: – Я очень рад тебя видеть.
– Я тоже рада, – кивнула я.
Это была правда, я была рада ему. Отчего бы мне его не любить, он же хороший человек. Прекрасный отец, не пьет, не курит, бегает по утрам. С сыном занимается, учит его языкам, следит за правильным питанием. Нет, это все не то. Володя – хороший человек, но вооруженный до зубов и готовый на все, чтобы не допустить в свою крепость никого из посторонних. Посторонняя – это была я.
– Хорошо, что поезд приходит утром. Пробка вся в город стоит.
– Хорошо идти против движения, да? – усмехнулась я и бросила украдкой беспокойный взгляд на безупречный профиль Владимира.
Он аккуратно вел машину, сверяя маршрут с бортовым навигатором, а я подумала о том, как изменится его лицо, когда бомба рванет. Какая я, однако, коварная и вероломная. Конечно, налицо были и явления некоторого малодушного страха, мешавшие мне исполнить задуманное в соответствии с планом. Но с другой стороны, чем я рисковала? Отношениями? Я вас умоляю, разве они у нас есть? Можно ли потерять пустоту? Я решительно настроила себя действовать так, как и было задумано.
– Как тебе Питер? – спросил Володя, чтобы заполнить возникшую паузу.
– А, красиво, – махнула рукой я. – Но дома лучше.
– Нет, правда? Что запомнилось тебе больше всего? – спросил он, заставив кровь прилить к моим щекам. Я вспомнила руки Алексея и на секунду прикрыла глаза.
– Петропавловская крепость, – вспомнила я и ухмыльнулась. – Красивая тюрьма.
– Ну, исторически это была не тюрьма, а форпост, – затянул лекцию Владимир.
Я сочла за лучшее не перебивать его. Забавно, что я была так спокойна. Я ведь сделала своими руками бомбу, да еще самолично запалила фитиль. И теперь только осознала, что под взрывной волной могу оказаться и сама. Смотря как рванет. Вспомнилось: «Куда ты, на фиг, денешься с подводной лодки». Но… раньше надо было думать.
Думаете, я не думала? У меня же и время было подумать. Все три дня я прогуляла по Питеру, посвящая все время былому и думам. Я смотрела на все эти пейзажи, парки, мосты и фонтаны, а мысли мои были далеки как никогда.
«Ты же теперь моя». Так ведь написал Алексей. И хотя эти слова в целом ничего для меня не значили, оставаясь дурацким розыгрышем не совсем нормального мужчины, каким-то образом выведавшего мой телефонный номер, я определенно поняла одно: я – ничья. По крайней мере, я уж точно не Владимирова. Я для него как наша тумбочка для обуви. Стоит и стоит, не мешает же. В квартире ей не место, но у входа вроде даже смотрится. Сигареты в ней можно хранить.
37 
