47 
– Что, понравилось? – с явным вызовом крикнула она.
– Совсем нет, – крикнула я в ответ. – Он – просто сволочь. Хочешь, я спущусь?
– Да иди ты куда подальше. Нужна ты мне больно! – помотала головой она, отряхнула халат и исчезла в дверях подъезда.
Я стояла потрясенная и не знала, как себя повести. Аркашка посмотрел на меня, потом с пониманием хмыкнул, подал мне кружку. Пить мне больше не хотелось совсем, но кружку я взяла.
– Да брось ты. Забудь ты ее.
– Да уж, – согласилась я. – Такое забудешь.
– Забудешь, – заверил меня он. – Скоро все разъедемся по своим норам и вообще встречаться не будем.
– Ты прав, – кивнула я, почувствовав себя почему-то бесконечно усталой, старой и глупой. Зачем, черт возьми, я пялилась. Нашла себе шоу.
– Конечно, я прав. Слушай, я пойду. Мне надо с Чегеварой выйти, а то он там кончится.
– Ладно, – вздохнула я. И, оглянувшись, спросила: – А с папой-то что делать? Домой он не попадет уже. Тут оставить? Я завтра с Мусякой, не смогу приехать.
– Давай-ка отведем его ко мне, – предложил он.
Скоро стало ясно, что такие визиты у Аркаши вообще практиковались. Помещение его квартиры было оборудовано всем необходимым для приема гостей такого рода, а именно: имелись топчан, запасные тапки, тумбочка около топчана и литровая бутылка питьевой воды. Мы уложили папу, договорились, что чуть позже я созвонюсь с мамой, чтобы она не волновалась, а также смогла высказать мне все, что она думает о том, что я спаиваю родного отца.
– Не волнуйся, – успокоил меня Аркаша, нетвердо держась на ногах. Мы вывели из квартиры небольшого коричневого щенка и спустились во двор – провожать меня до остановки. Чегевара, симпатичный, но чрезмерно непоседливый дворняга, метался по двору в попытке отметиться у всех деревьев.
– Все нормально, – кивнула я, убирая ключи от квартиры в сумку. И только тут я заметила, что на опустевшей уже лавочке, мокрой из-за растаявшего снега, сидит сгорбленная фигура. И как бы ни было темно, я с первого взгляда поняла, кто это. Я вздохнула и подошла.
– Катерин, – окликнула я, чуть толкнув фигуру в плечо.
Катерина дернулась и буркнула:
– Отвали.
– Слушай, уже столько лет прошло. Может, уже пора все забыть? – предложила я. И я была искренна, кстати. Куда-то я растеряла всю мою злость, остались только жалость и сожаление. Как же все-таки непредсказуема и порой жестока жизнь! Катерина не должна быть такой. Какая она была, как она улыбалась! Я могла смотреть на ее улыбку и уже от этого чувствовала себя счастливой… когда-то. Давно, не в этой жизни. Женщина, сидящая лицом ко мне и буравящая взглядом листья у себя под ногами, вряд ли часто улыбалась. Но тут Катерина повернулась ко мне.
– Забыть? Хотела бы я все это забыть, – хмыкнула она. – Только ведь как? Когда вот он, передо мной.
– Кто? Сосновский. Да уж, кто бы мог подумать, что он станет таким.
– Да я бы могла подумать, – вздохнула Катерина. – Думаешь, он был другим? Нет, он всегда был таким. Плюс немного гонора, минус повышенное давление – такой же точно, как сейчас.
– Ты права, – кивнула я, доставая сигареты. Катерина бросила взгляд на пачку, я протянула ей. Мы закурили и какое-то время сидели молча. Удивительно, но никакой ненависти я не испытывала, хотя раньше была абсолютно уверена, что Катерина – самый страшный кошмар моей жизни – останется таковой навсегда. Но сейчас почему-то мне вспоминалось, как мы вместе убегали с уроков и бродили по городу, мечтая о будущем и глядя друг на друга влюбленными глазами. И никто нам не был нужен. Почему все изменилось?
– А ведь это мог быть твой муж! – вдруг сказала Катерина и усмехнулась: – Ты же так его любила. А хочешь, я тебе его верну?
– Нет уж, спасибо, – энергично замотала я головой. И задумалась: а ведь действительно, если бы не Катерина, я бы до сих пор могла еще быть с ним.
– Конечно, – горько рассмеялась она. – Теперь он – не такое уж сокровище.
– Но что случилось? – нахмурилась я. – Что с вами случилось?
– Случилась большая любовь. Мать ее, блин! – выругалась она. – Вы только подумайте: Большая Любовь. Вы в это верите?
– Слушай, ты совсем легко одета, – заволновалась я. Оказалось, что, кроме халата и накинутого наспех пуховика, на Катерине ничего нет. – Надо идти домой.
– Нет. Ты иди, я еще посижу, – отказалась она.
– Ну уж нет, ни за что. Ты тут сидеть не останешься, – решительно бросила я.
– Я не хочу домой. Там дети, а я, знаешь, не в том состоянии, – многозначительно взмахнула рукой она.
47 
