29 
* * *
И все-таки проблемы прилетели. Причем именно от великого русского писателя Саввы Захарчука. Кто бы сомневался! И именно тогда, когда Олеся уже писала отчеты и собиралась присвоить поездке статус мирной. Первые жалобы начали поступать к обеду. Жалобы странные – такие, каких Олесе слышать не приходилось, почитай, никогда.
– Матушка моя, Олесечка, не могу я больше кушать. Они сегодня как сговорились! – стенала поэтесса Кроликова. – У меня изжога, я сала не ем, я почти что вегетарианка.
– Ну, не ешьте, – пожала плечами Олеся, по первости не придав значения произошедшему.
– Они заставляют. Я сегодня, почитай, трижды уже пообедала. Два раза суп давали! В библиотеке на Озерах мне вообще сказали, что коли не поем – они меня не выпустят. Прямо шантаж!
– Ну что за ерунда, – помотала головой Олеся и, заверив Кроликову, что есть согласно программе необязательно, отключилась. Однако, получив подобные же «сигналы» еще от пары прозаиков и сведения о конфузе, случившемся с романисткой, призадумалась. Конфуз случился такой: в одном из поселков, крупных и достаточно населенных, романистку, упитанную милую женщину, никому не желающую зла, также принялись кормить. И тоже где-то третий раз за день, причем по полной. Предложили сначала домашних котлеток, сальца с картошечкой и повели романистку в местный краеведческий музейчик, располагавшийся на первом этаже двухэтажной старинной избы.
– Мне бы… нужно тут, очень! – страдая от неловкости, попросилась романистка, однако выяснилось, что ни в библиотеке, ни в музейчике заведения, в котором так нуждалась романистка, не имеется.
– Давайте досмотрим и потом пойдем, у нас тут, в соседнем дворе, есть… – заверила ее библиотекарь, милейшая, между прочим, женщина. Поклонница Тургенева, страстная читательница и сама тоже немного поэт.
– Мне нужно… правда, – пробубнила романистка, пройдя еще две комнатки с ручными ткацкими станками и предметами народного промысла.
– Конечно, конечно. Сейчас идем. Вот, посмотрите, у нас тут печь старинная. Гжель, между прочим. В рабочем состоянии! Мы ее даже затапливали зимой.
– Где ваш туалет?! – закричала романистка и бросилась прочь от объектов культуры, во двор, где в темнеющей зимней ночи заметалась в поисках нужника.
– Ой, ну что же вы. Уж нас простите, у нас тут по-простому. По-деревенски. Свет-то провели, а вот канализации-то нет. Откуда! Вы осторожнее! – причитала библиотекарь, осознав, как не права она была. Романистке было уже все равно. Она залетела в деревянное сооружение с пугающей темной ямой и затихла. Сидела она там довольно долго, выходить не хотела, невзирая на январские морозы и отсутствие освещения. Библиотекарша испереживалась, потом все-таки додумалась принести туалетную бумагу, вернее, газету, и только после этого романистка соизволила вернуться к реальности. Бледная, с явными признаками отравления, романистка закуталась в тоненькое пальто и мученически огляделась.
– А что это? – удивилась она, только сейчас заметив, что на крыше нужника самым нелепым образом возвышается огромная, гигантских размеров спутниковая тарелка.
– У нас теперь Интернет, телефония тут! – гордо пояснила библиотекарь.
– Что же вы ее сюда? – поморщилась писательница.
– Ну… а что такого? Тут сигнал хороший. Мы тут больше ста каналов ловим.
– Лучше бы канализацию сделали, честное слово! – размахивала руками романистка, под вечер вернувшаяся с библиотечной вахты в тамбовский отель. – Нет, вы подумайте. Спутник у них есть, а туалета нет. Еще и огурчики эти, будь они прокляты. Вы как хотите, Олесечка, а завтра я ни крошки в рот не возьму. Пусть хоть стреляют! Есть я отказываюсь.
– Как-то все это странно, – удивилась Олеся, переглянувшись с еще более обескураженной Танечкой. – Я понимаю, когда творенцию не кормят.
– Творенцию? – нахмурилась романистка. Олеся хмыкнула, а Танечка пояснила, что так она именует сокращенно творческую интеллигенцию. Ничего такого, простая аббревиатура.
– Да уж, но чтоб перекармливали, да еще заставляли?!
– У меня сегодня тоже было что-то подобное, – вмешался один прозаик, приятного вида чуть лысоватый мужчина.
– Спутник на туалетной будке? – подняла на него смешливые глаза романистка.
– В одной из областей я отказался даже от чая, так меня библиотекари буквально умоляли. Сказали, если я не съем хоть что-то, им будет строгий выговор, а то и увольнение. Потому как тут – распоряжение губернатора.
29 
