Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
32 
– Часы, ключи есть? – спросил меня непроницаемый охранник. Я охнула, выложила все, что имела при себе, включая цепочку с шеи, единственное, чего не снял с меня мой любящий папаша, отправляя во взрослую самостоятельную жизнь. Через некоторое время мы оказались в каком-то помещении, где было много-много комнат. Синяя Борода держался уверенно, свободно. Переговаривался о чем-то с мужчиной, который нас сопровождал. А потом, когда нас завели в пустую комнату со столом и стульями, коротко проинструктировал меня.
– Вы, Вероника, должны включить диктофон и следить, чтобы запись своевременно шла и не прерывалась. Также последите за поведением человека, его зовут Дмитрий. Мне потом будет интересно ваше мнение.
– Мое?!
– Да, а что? Надеюсь, об адвокатской тайне напоминать не надо?
– Нет... не надо, – растерянно согласилась я. Действительно, зачем напоминать о том, о чем я вообще не знаю! Судя по тому, как Журавлев снова просверлил меня острым взглядом, он понял мое неведение. Хмыкнул и спросил:
– Слушайте, Вероника, а вы как вообще учились?
– Хорошо, – промямлила я.
– И что, курс по основам адвокатской деятельности прогуляли? Почему вы вообще не проявляете никакой осведомленности?
– Ну... просто я... извините, растерялась. – Я бубнила что-то несусветное, догадавшись с ужасом, что Синяя Борода принял меня на эту работу, потому что по какой-то причине решил, что я окончила не исторический, а юридический факультет МГУ. Почему, интересно, он так решил? Да потому что ему и в голову не могло прийти, что на такое место пойдет человек с какого-то другого факультета! Зачем бы? Черт, и что же делать?
– Ладно, бросьте. В любом случае вы же понимаете, что все, что вы узнаете на работе, какой бы ерундой это ни было, не подлежит разглашению?
– Вы можете на меня рассчитывать, – совершенно искренне заверила его я.
Он снова глянул на меня, пожал плечами и пояснил:
– В случае нарушения вы можете получить массу проблем. Ну и, конечно, на карьере можете поставить крест. Ведь вы хотите карьеру сделать?
– Да! – Я кивнула, поразившись, как точно он просек, почувствовал мое самое горячее желание. Да, я хочу карьеру и только карьеру. Я мечтаю о деньгах, о собственной свободе, о независимости... но что же мне делать? Что, если этот дурацкий обман раскроется?
– О, бикса?! – раздался голос из дверей. В проеме стоял среднего телосложения мужичок с одутловатым лицом и всклокоченными волосами. Цвет лица у него был серый, под стать моей рубашке, руки грязные, с нестрижеными ногтями, а смотрел он на меня в упор. И взгляд этот был нехороший. Такой, как если бы я все-таки имела некоторую для него сексуальную привлекательность.
– Че, попутал, Дмитрий? – вдруг неожиданно грубо гаркнул Журавлев.
– Прости, врач, прости.
– Падай, – более мирно сказал мой босс. Но это был будто другой какой-то человек. – Что, идейный стал?
– Малек, – с неохотой кивнул этот... Дмитрий.
– Зачем тебе это?
– Баландер, сука, в кормушку запустил, все по палате разлил – а мы терпи?
– Тебе это зачем, паря? – каким-то забавно-простецким тоном прошепелявил Журавлев. – У тебя диагноз, тебе ж голодовка – вилы. Ты понимаешь? Сечешь? У тебя цапля[1] на носу, хочешь продлять предвариловку? Только не жалуйся потом!
– Не бузи, – понуро ответил Дмитрий, уже вообще не глядя на меня. – Сделанного не воротишь. Че, я – фебус?[2]
– Ну, как знаешь, – вздохнул мой. – Заяву напишешь. Че надо-то тебе?
– Че, мы, не люди? Пусть этого уберут. Лютует. Рыбу к нитке привязал, сахар ворует. Черт бы с ним, но так же дальше нельзя. Спать даже негде!
– Доктор нужен? – продолжил этот странный, птичий разговор Журавлев. Я не могла оторвать от него глаз. Он словно разговаривал на иностранном языке, который знал в совершенстве, хоть он и не был ему родным. Через некоторое время Дмитрия увели, а Журавлев в двух словах пояснил, что этот Дмитрий – его давний клиент, мошенник, страдает тяжелой формой несахарного диабета и должен быть по закону освобожден по инвалидности, только вот... пока что до суда ему все же приходится сидеть тут. А пока что он объявил голодовку в связи с нечеловеческими условиями в камере.
– А кто такой баландер? – вспомнила я. – И еще... этот – пупкарь?
– Баландер, понятно, тот, кто разносит еду. Тут местный умелец придумал рыбу на веревку подвешивать так, чтобы из камеры создавалось впечатление, что рыба почти попадает в каждую тарелку и только в последний момент срывается. А она ни к кому не попадает, так у баландера и остается.
32 
