55 
Плюхнувшись рядом с Гришей на переднее сиденье, она перевела дух, посмотрела на него весело:
– Ну все! Эксперимент, можно сказать, удался! Магистр соизволил согласиться на обман. Сказал, чтобы я и дальше внушала мужу, что блондинистая пассия его приворожила. А он вроде как ее ворожбу подтвердит, когда муж к нему за истиной придет. И фотографию «пассии» взял. Правда, предупредил, что такой вариант будет стоить дороже…
– Ничего себе… – моргнул ресницами, как обиженный ребенок, Гриша.
– Ага. Представляешь, что творит? С меня деньги за прием взял, потом бы с «мужа» еще содрал… А за что, собственно?
– Да при чем здесь деньги? У меня, можно сказать, вся личная жизнь под откос пошла. Вот взять бы и заехать ему в харю…
– Не советую. Там, у входа, уже две хари стоят, охранники его, наверное. Пока ты до его личной хари доберешься…
– Ладно, поехали домой. Все ясно. – Он резко повернул ключ зажигания. – Все ясно…
– Пап, ты же обещал в кафе! Я не хочу домой! – возмущенно запищала с заднего сиденья Машка.
– Ну, в кафе так в кафе…
Диля и не считала, сколько Алишер с Машкой уплели в том симпатичном детском заведении пирожных с шоколадными рожицами. Хорошо, хоть пепси-колы не запросили. Весь режим питания насмарку пошел. Гриша сидел за столиком грустный, молчал, смотрел в одну точку, потом развернулся к ней резко:
– Как ты думаешь, Ларка меня простит?
– Я думаю, да, – очень серьезно ответила Диля. – Она тебя все равно любит. Несмотря на то что ты такой придурок и маменькин сынок.
– Ларка сама это говорила? В смысле, что любит?
– Да. Говорила.
– А… Когда она приезжает?
– Я не знаю точной даты… Может быть, завтра.
– Уже завтра? Хорошо… Я сейчас ей огромный букет цветов куплю. Она спросит – откуда, и ты скажешь, что я приходил. Только об эксперименте – ни слова, поняла? Будто бы я сам так решил. А потом уж я сам…
– Хорошо… – покивала Диля, грустно про себя улыбнувшись. Вот и свершилось, считай, окаянное доброе дело. Теперь остается только ждать, как все дальше пойдет. С какой скоростью.
– Ну, наелись шоколадных человечков? Не лопнули? – весело развернулся Гриша к детям. – Тогда – по коням!
Из цветочного магазина, как Диле показалось из окна машины, вышел сначала букет – до того он был огромный. Пышные розы переплетались в какой-то очень мудреной композиции с мелкими беленькими цветочками, и казалось, что их алая знойная нежность выглядывает в мороз через толстое защитное облако. Диля с трудом взгромоздила букет к себе на колени, сердце сладко сжалось от знакомого терпкого запаха – у них в Душанбе розовые кусты везде сами по себе росли, куда ни плюнь…
– Чего загрустила, Мэри Поппинс? Тоже цветов хочешь? Не плачь, найдем мы тебе мужика, за нами с Ларкой не пропадешь!
– Да мне бы работу для начала найти… – вздохнула Диля, отчего-то засмущавшись.
– Ладно, разберемся. Поехали, поздно уже.
Дома они вместе приспособили букет в большую напольную вазу в гостиной, потом Гриша самолично вызвался почитать детям сказку на ночь. Вообще, он повел себя сразу как хозяин – ходил по квартире уверенно, блестел глазами, подпрыгнул в прихожей и ухватился за турник, подтянулся несколько раз. Когда дети заснули, вышел к Диле в гостиную, еще раз критически осмотрел свой букет.
– Слушай, я бы съел что-нибудь… – повернулся он к сидящей на диване Диле.
– Ага. Сейчас, – быстро засуетилась она, вставая.
– Погоди… Погоди, Дин. – Он вдруг взял ее за руку, когда она проходила мимо. – Я хочу это… Ну, в общем… спасибо тебе сказать. Хорошая ты. Даже сама не понимаешь, какая ты хорошая. Если б не ты…
Он ласково дотронулся кончиками пальцев до ее щеки, и Диля улыбнулась ему грустно, собираясь ответить – да не за что, мол, живите себе в семейном счастье еще сто лет. Но ответить не успела.
– Я вам не мешаю, ребята, нет?
Они оба вздрогнули, как нашкодившие котята, обернулись на Ларин голос. Она стояла в дверях, опираясь руками о косяки. Полы распахнутой шубы, как вороновы крылья, трепетали с боков грозною чернотою. Лицо… Диля и не предполагала раньше, что у Лары может быть такое лицо! Бледное и в то же время черное от гнева, оно поразило свершившейся в нем переменой. Ни капризности, ни мягкой лености Бритни Спирс в этом новом лице уже не было, все черты будто заострились до предела, будто кто-то неведомый коснулся неумелой рукой, стер все нежное, обаятельное, розовощекое и пухлогубое. А еще больше Дилю поразили Ларины глаза. Ушел из них прежний умненький голубой свет, уступив место мутной серой поволоке, дрожащей, как желе, ничего не видящей, жестокой. Наверное, такой взгляд бывает у сумасшедших в минуты припадка. Наверное. Но ведь Лара была не сумасшедшая, точно, не сумасшедшая…
55 
