— Здесь никогда не бывает скучно, — сказала она.
Он в изумлении посмотрел на нее. Ему потребовался момент вновь обрести свое остроумие, и он не сразу понял, что она, возможно, ссылается на их спор. Он думал, что ее ноги, возможно, слишком длинные, и это вызывало неджентльменские образы у него в голове.
— Из-за бунтарей-бездарей, как я?
Она вспыхнула:
— Это было ужасно с моей стороны — сказать такое! Мне жаль. Меня занесло, мистер Макбейн. Бунт — высшее преступление, и война еще не закончилась, даже если Наполеон уже бежит. Людей все еще могут повесить за их бунтарские взгляды.
— А вас это заботит? — спросил он — слишком беззаботно!
Она уставилась в ночь.
— Я не желаю вашей смерти, мистер Макбейн.
— Какое облегчение.
Его сердце усиленно застучало.
Она улыбнулась, затем быстро скрыла это.
Он заставил ее улыбнуться! Теперь он действительно чувствовал себя школьником, потому что был чрезмерно рад.
— Так что же очаровывает вас в Лондоне?
Он ожидал, что она ответит как все молодые девушки — что ей нравятся балы и вечеринки, что в городе много красивых молодых мужчин и леди и что все так увлекательно.
— Самая лучшая часть Лондона? — В ее голосе послышалась пылкость.
Он кивнул, действительно желая знать.
— Книжные магазины, — сказала она, и на ее щеках появились два красных пятна.
— «Книжные магазины», — повторил он.
Странно, он был почти в восторге — он должен был знать, что такая умная и уверенная в себе женщина предпочитает книги моде, а книжные магазины — бальным комнатам.
— Да, меня привлекают книжные магазины. — Она вздернула подбородок. — Я вижу, вы шокированы. Итак, теперь вы знаете правду — я очень старомодная женщина. У меня сильные политические убеждения, я не люблю вечеринки, и для меня не может быть лучшего занятия, чем чтение Платона или Сократа.
Он уставился на нее. И не мог не спрашивать себя, целовали ли эту женщину когда-либо. Ну разумеется, тот мерзкий тип, с которым она тогда была помолвлена. Он все еще не мог понять этого.
— Почему каждое ваше слово звучит как вызов?
Ее глаза расширились.
— Я не бросаю вам вызов! — с некоторой тревогой сказала она. — Вы глазеете на меня. Я вижу, что я вас шокировала.
И он был уверен, что она именно этого и добивалась. Но он не мог не улыбнуться.
— О, я и в самом деле шокирован. Молодая леди, которой нравится политика и философия, — как вы шокируете.
Она вспыхнула, отвернувшись и приготовившись уходить.
— Теперь вы надо мной смеетесь? Вы задали мне вопрос, и я честно на него ответила! Извините, я не кокетка, как другие леди здесь. О! Здесь Лизи! Разумеется, вы не забыли про нее?
Он быстро подошел к ней, немного злой. Она была самой несносной женщиной, которую он когда-либо встречал. Схватив ее сзади, он развернул ее к себе.
— Что это значит? — спросил он, понимая, что ему нужно вернуть самообладание, прежде чем поведет себя самым подлым способом.
И тут краем глаза он заметил, что они стоят под омелой.
Его гнев исчез. Он заулыбался, очень, очень довольный.
Но ее глаза вспыхнули, он вздрогнул, потому что увидел в них влагу.
— Это значит, что ваш шарм на меня не действует! — воскликнула она. — Я знаю, вы добрый! А теперь отпустите меня, сэр!
Он почти не слышал ее. Вместо этого он видел ее топазные глаза, ее полные, поджатые губы, ее маленькую, интригующую грудь. Вместо этого он поддался страсти. В тот момент он придвинулся. Может, ей это не понравится, но он хотел ее, и у него была сейчас такая возможность. И он знал, когда женщина хочет его. Он мог видеть это в ее глазах. Он мог чувствовать это.
Он притянул ее к себе и прижал к груди. Она протестующе воскликнула, и он инстинктивно сжал ее крепче. Он не хотел давать ей возможность говорить и видел, что она потрясена тем, что он собирается сделать.
Он припал поцелуем к ее губам.
И что-то охватило его тогда — шок, за которым последовало понимание. Он никогда не встречал такой женщины раньше.
Ее руки уперлись ему в грудь. Он не заметил. Потрясенный своим пониманием, он целовал ее, пока она не сдалась и не приоткрыла губы. Он вошел туда сначала с осторожностью, а потом с растущей нуждой. Она была красивой, яркой и чертовски упрямой. Она была совершенна для него. Совершенна.
И Джорджина растаяла. Он знал момент, когда она сдалась, и тогда он углубил свой поцелуй. Она стала целовать его в ответ, с таким голодом, что он мог соревноваться с его собственным.