39 
И это вызывало ее любовь к нему. Любовь. Запретное слово, которого она боялась.
В конце дня они вернулись в отель, утомленные, со стертыми ногами, счастливые. Лоренцо заказал еду в номер, и они поели в гостиной при свечах. Они не слишком много разговаривали, потому что оба понимали, что слова могут разрушить хрупкую связь, которая возникла между ними, тонкую и нежную.
Когда Лоренцо взял ее за руку и повел в спальню, она пошла за ним, не задавая никаких вопросов. Просто пошла.
Они занимались любовью молча, неспешно. И это казалось самым чистым средством общения: союз тел, мыслей, сердец.
Лежа потом в его объятиях, Эллери не позволила себе сомневаться, задаваться вопросами, сожалеть. Она просто лежала, прислушиваясь к их дыханию. Даже ритм дыхания был у них одинаковым. И она позволила себе успокоиться.
На следующее утро они уехали из Милана в серебристом «порше» Лоренцо. Часа через два Лоренцо свернул с шоссе на узкую дорожку, пролегающую среди залитых солнцем холмов Умбрии, окрашенных сейчас в красновато-коричневые и желтые цвета осени.
— А куда именно мы едем? — спросила Эллери.
— В одно палаццо вблизи Сполето, — ответил Лоренцо. — Это мой дом в некотором роде.
Спустя еще час он наконец свернул на длинную, окаймленную деревьями дорогу. В конце этой аллеи Эллери увидела изумительное палаццо. Две дюжины окон ослепительно сверкали на солнце.
«Так вот где вырос Лоренцо!» — подумала она, когда он остановил машину и выключил двигатель. Под его ногами захрустел гравий, когда он обошел машину, чтобы открыть дверцу с ее стороны.
— А сейчас тут кто-то живет? — спросила Эллери, идя вслед за Лоренцо к главному входу. Место казалось странно необитаемым, окна пустыми, и, хотя здание было в отличном состоянии, все выглядело стерильным и бесплодным. Безжизненным.
— Нет. — Лоренцо достал из кармана ключ и отпер дверь. Эллери услышала частое пиканье охранной сигнализации, прежде чем он отключил ее. — Входи, — сказал он с какой-то кривой улыбкой, — в мой Мэддок-Манор.
Эллери шагнула в устремленный вверх холл, пол которого был выложен блестящими мраморными черно-белыми плитками. Над ее головой огромная хрустальная люстра сверкала в лучах солнца, льющегося сквозь ромбовидное оконное стекло над входной дверью. Она коротко засмеялась:
— Ничего общего с Мэддок-Манором.
— Я сказал это фигурально, — ответил Лоренцо. Он бросил ключи на мраморную столешницу столика, стоящего у дверей, и огляделся. — Представляешь, я ведь никогда тут раньше не был.
— Что? — повернулась к нему Эллери, открыв рот от изумления. — Разве это не твой дом? — Но еще произнося эти слова, она поняла, что у Лоренцо не было никакого дома. Он жил в отелях — временных, безличных, роскошных.
— Это дом моего отца, — уточнил Лоренцо. — Он умер три года назад, тогда я и купил его. — Его губы скривились в каком-то подобии улыбки, хотя выражение лица все еще пугало Эллери. Оно было таким мрачным, в нем было столько боли! — Наши отцы, понимаешь ли, были очень похожи…
— Лоренцо… как?.. — Эллери неуверенно замолчала.
— Пойдем, — сказал он все тем же горьким голосом. — Посмотрим, какой вклад внесли сюда мои деньги. — Он направился широкими шагами к одной из гостиных, и Эллери неуверенно последовала за ним.
Лоренцо ходил по гостиной, критически рассматривая бесценный антиквариат и произведения искусства. Эллери остановилась на пороге и обвела взглядом комнату. Все вокруг сияло чистотой. Повсюду царил полный порядок. В воздухе был разлит лимонный аромат средства по уходу за мебелью. Создавалось впечатление, что уборщица только что вышла из комнаты.
И при этом Лоренцо никогда не жил здесь? Никто не жил?
Эллери это показалось странным.
— Лоренцо, в чем дело? Почему ты никогда не жил здесь?
Лоренцо встал перед картиной Гогена, очень похожей на подлинник, и с минуту внимательно рассматривал ее.
— Неплохо, похоже…
— Лоренцо…
— Я никогда не жил здесь, потому что мне этого никогда не разрешали, — сказал он на удивление спокойно. — Это был дом моего отца… а он не признавал меня своим сыном.
Эллери выдохнула:
— Что ты…
— Видишь, у меня все иначе, — произнес Лоренцо со странной улыбкой. — Но столь же отвратительная история. Моя мама была любовницей моего отца.
От акцента, который он сделал на этом слове, Эллери вздрогнула.
39 
