Какие-то малявки пялились на меня, подслушивая разговор. Ну и пусть. Между прочим, превосходный урок. Быстрее пройдут школу жизни.
— Хорошо. Ты права.
Он решился!
— Тогда в три в «Ойкумене»! — Я улыбнулась и показала малявкам язык.
Макс ждал меня у входа и курил. Спокойный, уверенный, взрослый. Возможно, чувство, посетившее меня днем, было наваждением, и Макс действительно моя судьба. Может статься, мы предназначены друг другу, проживем вместе всю жизнь и умрем в один день в объятиях друг друга. А может, и нет.
— Эль!
Он поцеловал меня в щеку, обдавая древесно-пряным ароматом своей туалетной воды, и я вдруг почувствовала, что он смущается. Не увидела, а именно почувствовала каким-то звериным чутьем, которое иногда просыпалось во мне.
В животе словно щекотали легким перышком, мне было весело и приятно. Я резко повернула голову, чтобы вместо щеки под губами Макса оказались мои губы.
Он растерялся. Я по-прежнему на раз удивляла его.
Взяв Макса за руку, я потянула его в стеклянные двери. Вся эта ситуация действительно нравилась мне. Она добавляла перчинку — ту самую пикантность, которой так не хватало нашим отношениям.
Окинув беглым взглядом зал, я убедилась, что ни Милы, ни ее подруг здесь нет. Придут? Вот интрига! Вот игра! Сердце стучало в предвкушении.
Макс повел меня к диванчику в дальнем конце зала. Наивный! Еще верит в возможность отступления! Ну ничего, можно принять его игру, позволить ему поверить, будто я у него на крючке, а уж потом, когда придет черед, устроим собственное шоу, и такое, что никому мало не покажется.
Принесли меню в больших кожаных папках.
Макс был напряжен, словно натянутая тетива лука, и мне вдруг захотелось его позлить.
Надувая щечки и посасывая кончик пальца, я принялась изучать меню на глазах у официантки, то и дело пугая ее идиотическими восклицаниями:
— Ой, а у вас есть молочный коктейльчик! Обожаю коктейли! А можно мороженое с шоколадным мишкой! Такой кавай! У нас в школе все девчонки по такому тащатся!
Официантка, уже не скрывая любопытства, таращилась на нас. Наверняка она видела Макса с Милой и прочей компанией и теперь недоумевала, как он мог поменять мою красотку-сестрицу на такую непрезентабельную личность, как я, а еще несовершеннолетнюю, а еще тупую, как пробка!
— Зая, купи мне чупа-чупс! — сладко пела я, складывая дудочкой губки, уже чувствуя, что переигрываю, но не в силах остановиться.
В конце концов Максу это надоело.
Он за руку выдернул меня из-за стола и, выведя в коридор, припер к стенке.
— Слушай, Эль, не знаю, что на тебя нашло, но если собираешься продолжать свой спектакль, скажи сразу. Меня достало, и я проваливаю!
Таким он нравился мне гораздо больше. Вот теперь я почувствовала, что он действительно старше меня.
— Макс, — я потянула его за рукав мягкого темно-серого джемпера, — ну прости. Я действительно не знаю, что на меня нашло. Поехала крыша, сбрендила, с кем не бывает, а?! — Я просительно заглянула ему в глаза.
Его взгляд, такой колючий, сразу потеплел.
— Глупая! Глупая и маленькая, — сказал он, прижимая мою голову к своему плечу.
Я вдохнула его запах и почувствовала тепло — мягкое и обволакивающее. Что это на меня нашло? Я таяла, как оставленное на солнце мороженое.
И тут, подняв глаза, вдруг увидела Наташку. Она стояла с глазами большими и круглыми, как пятирублевые монеты, и пялилась на нас с Максом.
Мила
— Он встречается с твоей сестрой!
Голос доносился из другой вселенной, едва различимый сквозь гул метеоритных потоков, проносящихся мимо меня, совсем неподалеку от моего уха.
— Что ты молчишь? Понимаешь, он встречается с твоей сестрой
! Я сама их сегодня видела. Представляешь, притащились в «Ойкумену»! Да они над тобой смеются!
В полоску на обоях вписано ровно шестнадцать розочек. У каждой розочки пять листиков, задорно торчащих в разные стороны. Шестнадцать на пять — будет восемьдесят. Восемьдесят листиков в одной полоске. Если учесть, что полосок на одной стене ровно восемь…
— Ты вообще слышишь меня?!
Возмущенный вопль с трубке по-прежнему звучал из далекого далека. В груди стало тяжело и сухо, как бывает перед началом очередного приступа. Я поискала ингалятор — лучше, чтобы в трудную минуту он оказался под рукой. Хватит истерить, Мила, нужно просто взять себя в руки. Восемьдесят на восемь будет шестьсот сорок. Это число триста двадцать, возведенное в квадрат. Стало немного легче. Кажется, я уже могу вдохнуть.