Что такое?
Ничего.
Ты там порно балуешься?
Нет.
А чем?
Думаю о театре.
И поэтому захлопываешь ноутбук, стоит мне зайти в комнату?
Да.
Ты догадываешься, что это не может не вызвать у меня подозрений?
Да. Но иногда посреди раздумий о театре человек вдруг берет и захлопывает ноутбук. Это жизнь.
Папа, что такое — противный минус один?
Бертольд, спи.
Хорошо, но что такое — противный минус один?
Минус один? Ну... не знаю. Такого не бывает, наверно.
Вот типичный папа. Ты совсем не умеешь считать словами.
Наверно. А какой правильный ответ?
Правильный ответ — слово, которое придумали прямо перед словом «противный».
И какое это слово?
Не знаю. А знал бы, у меня был бы ответ.
Хорошо. Понятно. Спи дальше, да?
Угу. Хороших снов.
Спокойной ночи.
Иногда Телеман начинает тревожиться о своих детях. Хейди играет в теннис по семь-восемь часов в день, а когда не лупит по мячику, тогда о теннисе думает. Ну примерно так же, как сам Телеман думает о театре. С той единственной разницей, что Телемана мысли о театре преследуют назойливо и неотступно, в них есть тоскливое и отчаянное желание показать всем этим козлам, что такое настоящая пьеса, а в мечтах Хейди нет никакого насилия. Ее мысль движется примерно так: если я сумею еще получше вытянуть запястье, подача станет мощнее и мяч полетит в сторону противника со скоростью на несколько километров в час больше. Кроме того, она думает о теннисной экипировке. И о теннисной одежде. Но в Хейдиной зацикленности на теннисе Телеман видит и определенные плюсы: если она доиграет до хорошего уровня, то буквально через несколько лет все это начнет приносить деньги. И очень- очень приличные деньги. Телеман не стал бы возражать, если бы Хейди свергла с пьедестала Марию Шарапову, сестер Уильяме и Елену Янкович. Он бы без смущения жил на деньги Хейди, это он уже обдумал: дом на родине и дом за границей, плюс частое и долгое житье в отелях где-нибудь в Бразилии или Дубай, с бесплатным баром и неограниченными возможностями думать о театре.
На Бертольда в смысле денег надежд мало. Семь лет, а совершенно не от мира сего, живет в своей вселенной, ничуть не переживая, что окружающие не могут до него достучаться. Он все еще продолжает выдавать смешные и трогательные фразочки, хотя сверстники переросли это еще несколько лет назад, что заставляет Нину с Телеманом не раз и не два за день обмениваться тревожными взглядами, и Телеман всерьез беспокоится, удастся ли им вырастить из него жизне- и дееспособного индивидуума. Сабина еще малышка и неясно, в какую сторону она пойдет. Но в светлые моменты Телеману кажется, что он замечает в ней искру, внутреннее горение, которое, как знать, быть может, приведет ее когда-нибудь к театру. И при самом хорошем раскладе, думает Телеман, она могла бы и работать в нем, как ее отец, например.
Мы очень разные с тобой.
А почему ты стал думать об этом?
Не знаю. Наверно, в отпуске голова разгружается и мысль начинает работать сама по себе.
А у тебя нет?
Нет.
Но мы с тобой разные.
Угу.
Например, у тебя толстые очки, а у меня вообще никаких нет.
Да.
Ты любишь зубную щетку электрическую, а я простую.
Есть такое дело.
Ты все немецкое любишь, а я ненавижу. Хорошо, хорошо, ненавижу — это слишком сильно сказано, но я его не люблю. И отношусь к нему скептически. Да, вот правильное слово.
Спасибо, я поняла. И ты сторонник оксидантов, а я приверженец антиоксидантов.
Это все потому, что ты скорее из тех, кто много думает о том, как они выглядят, на сколько лет, и мало задумывается о том, что действительно важно.
А что действительно важно?
Самые разные вещи.
И ты хотел бы, чтобы и я больше думала о театре?
Нееет. Хотя, впрочем, да. Изредка. Мы бы тогда разговаривали об этом. Совпадали в этом.
По окончании этой краткой беседы Телеман ныходит покурить. Он мог бы покурить в доме, но совершенно уверен, что Нина не оставит его поступок без комментариев, а это ему не по силам. Весь смысл перекуривания в том, чтобы тебя на несколько минут оставили в покое, чтобы не надо было ни говорить, ни оправдываться, вообще рта открывать, и, думая так, он незаметно спускается в Перемешки, видит лоток с сосисками и покупает, а потом съедает огромную толстую сосиску, самую здоровую из всех, наверняка напичканную оксидантами, которые с места в карьер атакуют Телеманово нутро, но Телеман обожает агрессию. Атака — суть всех вещей. И театра тоже. Театр должен человека ломать. Прежде всего — ломать. Так думает Телеман.