Один из щенят был особенно маленьким. Пепельно-серый, короткошерстный, он забавно ковылял на разъезжающихся лапах, периодически падая, и как-то жалобно тыкался мокрым холодным носом в ладошку принцессы, слизывая кусочки колбасы, от которой его отогнали более крупные и наглые братья и сестры.
— Что же с тобой делать? — прошептала Шаная. Подхватила щенка на руки, поднесла мордочкой к своему лицу. — Ты же погибнешь. Остальные, наверное, спрячутся от Ольда, а ты?
Щенок возмущенно запищал, пытаясь выбраться из хватки девочки, и вдруг лизнул ее в щеку шершавым языком. Завилял хвостом, хватаясь еще мягкими коготками за пальцы.
— Дымок, — задумчиво проговорила Шаная. — Тебя будут звать Дымок. Иди к маме.
Девочка опустила его на землю и легонько подтолкнула к собаке, которая не обращала на него никакого внимания, подставив живот с набухшими от молока сосками другим своим детям. Дымок сделал шаг, другой, но вдруг развернулся и поковылял обратно к Шанае. Уцепился коготками в подол платья, залившись тонким отчаянным визгом.
— Но я не могу тебя взять с собой, — растерянно пробормотала Шаная. — Дымок, я завтра уезжаю. Мне никто не позволит тащить с собой щенка. Да и где тебя держать всю дорогу? В карете? Иди к маме!
Принцесса нагнулась, пытаясь отцепить упрямого зверька, но Дымок неожиданно зарычал.
— Если бы ты мог становиться невидимым, — тоскливо протянула Шаная. — Если бы тебе не нужны были еда и вода, и видела тебя только я. Но как это сделать?
Щенок, по вполне понятным причинам, ей ничего не ответил. Лишь довольно завилял хвостом, когда девочка вновь подхватила его на руки.
— Ты уверен? — с сомнением спросила Шаная, будто тот мог ее понять. — Но ведь тебе будет больно.
Собака, заподозрив что-то неладное, оглянулась на девочку. Вскочила на лапы, загораживая собой остальных щенят. Припала к земле, будто готовая принять смертный бой. Но Шаная не обратила на нее никакого внимания. Она еще раз почесала доверчивого зверька за ухом, а в следующий миг с удивительной силой для детских рук свернула ему шею. Раздался резкий неприятный хруст, щенок дернулся в ее руках, с изумлением распахнул голубые глаза и безжизненно обмяк в ее руках.
Принцесса положила мертвое тельце на дощатый пол. Простерла над ним ладонь, что-то зашептала на странном свистящем языке. В конюшне внезапно похолодало. Свет, падающий через распахнутую дверь, померк, будто на солнце набежала тучка. В углах помещения сгустились тени, лошади испуганно заржали в денниках. Собака рычала, роняя белую пену бешенства и ужаса на землю. Девочка посмотрела на нее, приложила палец к губам и негромко цыкнула. Перевела взгляд на неподвижный трупик. Около него кляксами проступали пятна чернильного мрака. Еще секунда — и они зашевелились сами собой, заструились к ноздрям и глазам щенка, впитываясь без следа. И вдруг он ожил. Дернул хвостом, зашевелил лапами, поднял голову и с некоторой растерянностью огляделся.
— Молодец, — с довольной улыбкой проговорила Шаная. — Теперь ты не обычный Дымок. Ты только мой Дымок. Незримый, бестелесный. Понятно?
Щенок что-то запищал и вскочил на ноги, не в пример более уверенно двигаясь.
Девочка взяла его за шкирку и посадила себе на плечо. Хотела было потрепать на прощание собаку, но та заходилась от тревожного лая, подняв дыбом шерсть на загривке и яростно нахлестывая себя хвостом, поэтому Шаная передумала. Отвернулась и вышла из конюшни. Сегодня ей еще надо было успеть многое сделать.
На следующее утро Нинель подняла девочку, когда восточный край небес еще не думал розоветь. Во дворце плескался предрассветный сумрак, свечи яростно трещали, пытаясь разогнать тьму. Шаная отчаянно зевала, растирая плечи руками. Было холодно и как-то особенно тоскливо. Дымок всю ночь провел у нее в комнате, забавляясь охотой за лунным светом. Его никто не видел — ни Нинель, ни советник Олаф, ни многочисленные слуги, помогающие вынести вещи во двор. Только изредка, когда расшалившийся щенок нападал на ноги проходивших мимо людей, они вздрагивали, ощутив какое-то неясное волнение и непонятный страх, и ускоряли шаг.
— Не шали, — чуть слышно шепнула Шаная, расчесывая себе волосы и следя в отражении зеркала, как Дымок вальяжно разлегся на самом проходе. Его никто не замечал, однако Нинель уже с минуту никак не могла переступить странную складку на ковре. Она то поднимала ногу, но тут же вновь ее опускала, растирая морщинистой рукой грудь и не в силах понять, почему сердце так заходится.