10 
Себастьяна редко принимали всерьез, и, пожалуй, ему это нравилось.
— Нет, погоди. — Он мысленно представил себе хрупкую малышку, такую худенькую, что когда она поворачивалась боком, словно растворялась в воздухе. — Это не может быть девица Феннивик. У нее грудей вовсе нет.
Эдвард прикончил последний пирожок с мясом, но запах, к несчастью, не исчез моментально.
— Надеюсь, ты говоришь это не на основании собственного опыта, — произнес он.
— Я прекрасный знаток женских форм и могу судить о них даже издали. — Себастьян окинул взглядом комнату в поисках какого-нибудь неалкогольного напитка. Например, чаю. Да, чай должен помочь. Его бабушка всегда говорила, что это лучший напиток на свете, за исключением водки.
— Что ж, — сказал Эдвард, наблюдая, как Себастьян встал с дивана, чтобы вызвать дворецкого, — если она выйдет за него, считай, что ты потерял графство.
Себастьян снова плюхнулся на диван.
— Начнем с того, что оно никогда моим не было.
— Но могло бы стать, — наклонился вперед Эдвард. — Оно могло быть твоим. Я, наверное, тридцать девятый в очереди на какой-либо титул, но ты… ты мог бы стать Ньюбери.
Себастьян с трудом глотнул, прогоняя поднявшуюся в горле горечь. Ньюбери — это его дядя, громадный, громогласный, с мерзким дыханием и таким же отвратительным характером. Трудно было вообразить, что он мог бы повести к алтарю невесту-девственницу.
— Честно говоря, Эдвард, — посмотрел он на кузена как мог искренне, — мне это действительно все равно.
— Ты не можешь так думать всерьез.
— И все же я думаю именно так, — пробормотал Себастьян.
Эдвард посмотрел на него как на сумасшедшего. Себастьян решил отреагировать на это, вновь улегшись на диване во весь рост. Он закрыл глаза, не собираясь открывать их, пока не принесут чай.
— Я не говорю, что не получил бы удовольствия от сопутствующих ему удобств, — уточнил он. — Но я прожил тридцать лет без этого, причем двадцать девять из них даже без подобных перспектив.
— Удобств, — растерянно повторил Эдвард, цепляясь к слову. — Всего-навсего удобств?!
Себ пожал плечами:
— Нет, я, разумеется, нашел бы прилагающиеся деньги чрезвычайным удобством.
— Удобством! — повторил Эдвард потрясенно. — Только ты смог бы назвать все это лишь удобством.
Себастьян снова лениво пожал плечами и попытался задремать. Получалось, что он вообще так и спал: урывками. Немного тут, немножко там, на диванах, в креслах, где угодно, за исключением собственной постели. Однако сейчас заснуть не удавалось, так как ум его был взбудоражен последней новостью о поведении дядюшки.
Ему действительно было все равно, унаследует ли он графство или нет. Людям трудно было поверить в такое, но это было так. Если его дядюшка женится на внучке Викерса и заимеет от нее сына… что ж, тем лучше для него. Значит, он, Себастьян, титула не получит. Он не станет волноваться из-за потери того, на что никогда и не рассчитывал.
— Большинство людей, — громогласно объявил он (поскольку в комнате с ним находился только Эдвард, он мог без последствий выглядеть театральным шутом), — знают, что им полагается унаследовать титул. Человек всегда считается наследником. Если кто-либо не убьет тебя раньше, ты наследуешь.
— Прошу прощения?
— То есть его можно называть очевидным наследником, — пробормотал Себастьян.
— Ты всегда после попойки даешь уроки языка?
— Щен! — Это было любимым прозвищем Себастьяна для Эдварда, и пока оно оставалось в семейном кругу, Эдвард не обижался. Так что и сейчас он только фыркнул. — Хватит болтать! — вздохнул Себастьян и продолжил: — С наследником предполагаемым все только лишь предполагается. Никто не может знать ничего определенного.
— Ты считаешь, что сообщаешь мне нечто новое? — осведомился Эдвард не столько саркастически, сколько с интересом, стоит ли обращать на эти слова особое внимание.
Но Себастьян не отвлекался на его вопросы.
— И вот в моем случае я именно наследник предполагаемый — и т. д., и т. п. Так что Ньюбери пытается заполучить некую юную девицу с большими грудями и широкими бедрами, предполагающими плодовитость.
Эдвард мечтательно вздохнул.
— Заткнись, — угрожающе произнес Себ.
— Если бы ты их увидел, ты понял бы, что я имею в виду.
В его голосе звучало такое нескрываемое вожделение, что Себастьян вынужден был открыть глаза и посмотреть на него:
10 
