Калошин переулок вывел его к Арбатской площади, Новый Арбат – к Садовому кольцу… В дыму и грохоте кольца Гера дошел до Малой Дмитровки; нырнул в подземный переход – и вынырнул на Долгоруковской. Немного погулял по Селезневской, потом – по площади Борьбы; бродил Палихой и Вадковским переулком; под путепроводом перебежал Сущевский вал, у Савеловского вокзала спустился в метро; вернулся в Бирюлево…
«Как прошел день?» – спросил отец.
«Насыщенно», – уклончиво и честно ответил ему Гера; отец хотел еще что-то спросить, но он легко ушел от разговора.
Скрыв свой прогул, Гера не знал еще, что этот вольный день – лишь первый из бессчетных дней его вынужденной свободы, но уже следующим утром вновь повернул от школы в сторону и, вновь садясь в троллейбус, теперь уже ясно понял, что назад дороги нет.
К зиме у него выработался неизменный ритуал убийства времени.
Он доезжал до Белорусского вокзала, затем шел к Триумфальной площади, садился на троллейбус «Б» или десятого маршрута, и в нем кружил часами по Садовому кольцу, потом гулял, неумолимо замерзая, по переулкам центра, отогревался в чебуречных и кафе или слонялся, впитывая тепло, по этажам торговых центров – пока не начинал притягивать к себе неуютные взгляды охраны. Он научился, наконец, находить радость в своих скитаниях по городу, но каждый день терял ее, как только приходил час возвращения домой. Чем ближе подъезжал троллейбус к дому, тем был томительнее страх услышать от отца: «Звонили из школы. Надо поговорить».
Никто из школы не звонил. Отец о школе никогда не спрашивал, что было бы, как он считал, не по-мужски, лишь иногда глядел в глаза внезапным острым взглядом, поигрывая желваками и тем давая понять Гере – или себя в том убеждая, – что он, отец, видит его насквозь и все в нем понимает. Мать не вторгалась в жизнь младшего сына из страха отдалить его от себя и потерять, как в свое время отдалила и в итоге потеряла старшего. Здоровый румянец на щеках Геры, его всегда спокойные глаза, его покладистость и мягкость в обращении, должно быть, убеждали ее в том, что волноваться пока не о чем, лучше не лезть к нему, тем более что каждый вечер сын проводит дома, за своим компьютером.
Под Новый год Гера зашел в книжный магазин на Никитском бульваре, где любил греться, перелистывая книги с иллюстрациями, но никогда не покупая их, поскольку не имел привычки к чтению. Как и везде в те дни, в «Букбери» тесно толпились покупатели. Гере пришлось спуститься вниз, в букинистический отдел, почти безлюдный оттого, как он подумал, что подержанная книга – не лучший новогодний подарок.
В пустом проходе между полками он совсем близко от себя увидел девушку. Глухой платок на голове не выдавал всех черт ее лица и скрывал волосы. Гера увидел лишь прямой и тонкий, легкий нос, зеленые глаза слегка навыкате и некрашеные, круглые, мягкие губы. Эти губы смутили его, и он отвернулся к полке. Переминался с ноги на ногу, разглядывал, не глядя, вытертые корешки книг и чувствовал: девушка не уходит. Ему даже казалось: она смотрит на него, но повернуться к ней он не решался. И не решался выйти из прохода. Достал с полки большой темный том и стал вертеть его в руках, глубокомысленно нахмурившись. Потом, в надежде, что девушка смотрит ему вслед, с увесистым томом в руке направился к кассе. Заплатил и оглянулся. Девушки не было. Быстро поднялся наверх, пошел протискиваться по отделам. Девушки не было нигде. В кофейне магазина сел, печальный, за свободный столик. Девушки не было и в кофейне. Бросил в досаде купленную книгу на столик и заказал «эспрессо». Уныло глядя в чашку, вдруг услышал: «Ты собираешь “Литпамятники”?»
Поднял глаза. Она сидела перед ним за его столиком и весело глядела на него. Пробормотал, не в силах скрыть смятение: «Что значит – собираю?»
«Я говорю о серии “Литературные памятники”. Твоя книга – из нее».
«Из серии? Я не заметил. Я ничего не собираю; просто купил».
«Понятно. Ты увлекаешься Суворовым».
«Каким Суворовым?»
«Александром Васильевичем Суворовым, генералиссимусом. Это – собрание его писем, судя по названию… Или название ты тоже не заметил?»
«Да, не успел заметить».
«Тебе все равно, что читать, лишь бы читать?»
«Да, все равно… То есть я мало что читаю. Я не люблю читать».
«Зачем тогда купил? Из-за обложки?»
«Нуда, из-за обложки. Наверное, из-за обложки».
«Обложка никакая».