40 
— Похоже, до вчерашнего дня вас никто не целовал, — вкрадчиво произнес Джеймс.
— Разумеется, нет!
— Даже ручку? — Он выпустил ее руку, подхватил другую и перецеловал пальчики.
— Мистер Сидонс! — ахнула она. — Вы сошли с ума?
Он улыбнулся:
— Я рад, что вас не целовали раньше.
— Вы сумасшедший! Совсем свихнулись! И, — добавила она с вызывающим видом, — руку мне, разумеется, целовали.
— Отеческие поцелуи не считаются.
Больше всего на свете Элизабет хотелось найти какую-нибудь дыру и забиться в нее. Она чувствовала: щеки ее горят, и понимала — он знает, что прав. В деревне были не так уж много неженатых мужчин, и ни один из них не был настолько утонченным, чтобы целовать ей руку.
— Кто вы? — прошептала она. Он бросил на нее странный взгляд:
— Джеймс Сидонс. Вы же знаете.
Она покачала головой:
— Вы никогда не были управляющим поместьем. Я уверена в этом.
— Может, показать вам мои рекомендации?
— Вы не так держитесь. Ни один служащий…
— Ну, я же не совсем слуга, — перебил он ее. — Как, впрочем, и вы. Насколько я понял, вы принадлежите к местному дворянству.
Элизабет кивнула.
— Я тоже принадлежу к старинной фамилии, — продолжил Джеймс. — К несчастью, мы не потеряли гордость вместе с деньгами.
— К несчастью?
Уголок его рта приподнялся.
— Порой из-за нее попадаешь в неловкое положение.
— Как в данный момент, — твердо сказала Элизабет. — Сейчас же возвращайтесь в гостиную. Леди Дэнбери сидит там и гадает, какого черта я закрыла дверь и чем мы здесь занимаемся. А поскольку я не знаю, что у вас на уме, то не желаю с ней объясняться.
Джеймс просто смотрел на нее, пытаясь понять, почему у него такое чувство, словно его отчитала его собственная гувернантка. Он усмехнулся:
— Здорово у вас это получается!
Элизабет, успевшая сделать несколько шагов в сторону кухни, с недовольным вздохом обернулась.
— Что именно?
— Говорить со взрослым человеком, как с ребенком. Вам удалось поставить меня на место.
— Не думаю, — возразила она, махнув рукой. — Только посмотрите на себя. Ни тени раскаяния! Ухмыляетесь как идиот!
Он склонил набок голову.
— Знаю.
Элизабет всплеснула руками:
— Я должна идти.
— Это вы довели меня до идиотских улыбок.
При звуке его голоса, мягкого и страстного, она замедлила шаг.
— Оглянитесь, Элизабет!..
Между ними словно возникла какая-то связь. Элизабет ничего не знала о любви, но чувствовала, что может влюбиться в этого мужчину. Понимая это в глубине души, она ужасалась. Она не может выйти за него замуж. Он сам сказал, что у него нет денег. Как она пошлет Лукаса в Итон, будучи женой управляющего имением? Как накормит и оденет Сьюзен и Джейн? Сьюзен только четырнадцать, но недалек тот день, когда она захочет выйти в свет. О Лондоне не может быть и речи, но даже скромный дебют в местном обществе стоит денег.
Тех самых денег, которых не было ни у Элизабет, ни у стоявшего перед ней мужчины — возможно, единственного, который мог бы завладеть ее сердцем.
Милосердный Боже, она и раньше думала, что жизнь обошлась с ней несправедливо, но теперь… теперь она представлялась ей настоящим мучением.
— Оглянитесь, Элизабет.
Она решительно зашагала вперед. Никогда в жизни ей не было так тяжело.
* * *
Поздним вечером троица юных Хочкисов сгрудилась на холодном полу коридора перед спальней старшей сестры.
— По-моему, она плачет, — прошептал Лукас.
— Конечно, плачет, — прошипела Джейн. — Любой дурак скажет, что она плачет.
— Вопрос в том, — включилась Сьюзен, — почему она плачет?
Ни один из них не знал ответа.
Они поморщились, услышав особенно душераздирающее рыдание, и дружно сглотнули, когда за ним последовали громкие всхлипы.
— Последнее время она очень переживала из-за денег, — нерешительно заметил Лукас.
— Она всегда беспокоится из-за них, — возразила Джейн.
— Это вполне естественно, — добавила Сьюзен. — Люди, у которых нет денег, только и делают, что беспокоятся о них.
Двое младших Хочкисов согласно кивнули.
— У нас и вправду ничего нет? — спросила шепотом Джейн.
— Боюсь, что так, — вздохнула Сьюзен. Глаза Лукаса подозрительно заблестели.
— Выходит, я не поеду в Итон?
— Ну что ты, — поспешно сказала Сьюзен, — конечно, поедешь. Просто нам придется экономить.
— Как же мы сможем экономить, если у нас ничего нет? — спросил он.
40 
