Особенно,... 
113 
Неожиданно Олег взял парой своих огромных лап девочкин замерзший кулачок, освободив его от защемленной изнутри, пустыми пальцами болтающей перчатки. Сказав, что погадает по ладони, он увлек девочку под фонарь; оказалось, что у обоих руки перепачканы в земле. Олег, то склоняя большую голову над земляным, из суровых ниток, рисунком судьбы, то поднимая проникновенные глаза, тихо забормотал, что жизнь у девочки будет счастливой, но что в конце концов ее погубит призрак. Потом Олег засопел в ее ладонь и вдруг поцеловал, прижался так, что девочка ощутила в ладони его горячий рот, похожий формой на пирог, и твердый виляющий кончик носа. Потом Олег перевернул безвольную кисть и поцеловал с другой стороны, в костяшку, старательно и настырно, словно выдавил поцелуй из тюбика; расстегнул пальто и засунул девочкину лапку себе за пазуху, где было жарко и в карманах похрустывали какие-то бумаги. Мордатый Олег, синеватый под фонарем, в черных подсохших прыщах, был по-прежнему противен, но это не имело ровно никакого значения. Он обязал ее подневольной, каторжной благодарностью, и все, чем девочка могла расплатиться за целование руки, была она сама. Приникнув к сырому пальто, неловко заворотив другую руку, девочка со сладостным ужасом ощущала себя распластанной добычей, которую любой мужчина может заполучить с удивительной легкостью, независимо от ее желания, только сделав такой вот удивительный, ничего ему не стоящий жест,– а уж признание в любви буквально бросит ее и к тому, и к этому. Она ничего не смогла бы сделать против них и, не любя в ответ, тем более была бы им должна. На минуту она почувствовала кожей, как много на земле мужчин: они все шли и шли, шагали, тяжелые, в ногу вдоль бетонного забора, сбивались, перебегали, пыхали папиросами. Девочке было жутковато стоять прямо у них на виду, и она не знала, как ей разомкнуться с Олегом, когда подъедет и причалит к остановке плывущий высоко над легковушками огнистый и пьяный троллейбус.
Ночь с воскресенья на понедельник была единственная в своем волшебном роде, одна такая в жизни Катерины Ивановны. Она совсем не хотела спать; торжественная штора на окне была как театральный занавес, по которому плыли, строго наискось, заманчивые снеговые тени. Сбоку от шторы было видно, как снег, нестерпимо яркий, кишел под фонарем, расплываясь большими хлопьями в областях рассеянного света и мельчая, буквально сатанея под самой лампой в спортивном кепочном козырьке. Простуда, будто шампанское, обливала девочку ледяными Пузырьками, играющей призрачной пеной: с нее будто бы сняли заклятье, не позволявшее ей заболеть, и угловатые движения Олега, не умещавшиеся в округлом мозгу, заставляли ее метаться, поднимать под одеялом то одно, то другое колено; то и дело она принималась целовать подушку, отвечавшую ей непромокаемой толщиной, щекоткой колкого пера.
В эту ночь девочку посетило необыкновенное чувство, будто она имеет поклонников. К Олегу прибавлялся Колька, с его прошлогодним порывом понести портфель и обесцвеченными перекисью волосами, делавшими его похожим на мудрого Страшилу; прибавлялся и толстый Пономарев, часто просивший у девочки списать и глядевший на нее разнеженно из глубин своего существа, будто червячок из большого сладкого яблока. Прибавлялись и другие, в том числе мужчина с глазами как женские часики, не то в большом шарфе, не то с бородой, однажды прошагавший за девочкой несколько улиц; все они многозначительно переглядывались, их улыбки осторожно переливались одна в другую, будто вода из чашки в чашку, и девочке мучительно хотелось пить.
Наутро она без труда скрыла от невнимательной матери едва ли не первую за годы учебы болезнь; вода, которой она наглоталась так, что потекло из носа, отдавала талым снегом, точно он, съеденный много лет назад, подействовал только теперь. Кое-как натянув одежду, одно поверх другого (все казалось, будто что-то напутала), девочка заторопилась на первый урок. На улице было ветрено и сыро; остатки снега лежали в лужах, будто замоченное белье; автомобили, прогудев над ухом, быстро удалялись и не представляли никакого интереса. На школьном дворе посреди перепаханного газона, похожего на лист с подгорелой картошкой, кособочился маленький снеговик, грязный, с налипшими листьями и землей. Олега в школе не оказалось: несколько раз девочка проходила мимо десятого "Б", но из раскрытых дверей вываливался кто угодно, только не он. Его одноклассники ужасно мешали девочке, и ее сердило, что приходится так пристально их рассматривать.
113 
