41 
— Приехала она. — Зальфия презрительно скривилась. — Наверняка твой возлюбленный подослал, чтобы вызнать у меня все.
— Ты себе не представляешь, как Дольшер сопротивлялся моему визиту в Озерный Край. — Я позволила себе краткую усмешку. — Уверяю тебя, он был бы счастлив, если бы я осталась в столице и не лезла в это дело. Но я не смогла так поступить. Я ведь люблю тебя. Разве можно было бросить тебя в беде?
Как Зальфия ни старалась сохранить мрачное и недовольное выражение лица, мои слова ей явно польстили. Ее губы сами собой раздвинулись в улыбке, а глаза залучились от удовольствия.
— Тетя, я очень хочу тебе помочь, — заворковала я, присаживаясь в кресло напротив нее. Поймала ее ладонь и сжала в своих руках. — Я точно знаю, что ты не имеешь никакого отношения к смерти Харалии. Верно?
Я ожидала, что Зальфия тотчас же горячо согласится со мной, отругает тех остолопов, которые ее задержали по столь смехотворному и дикому подозрению, но она внезапно смутилась. Отвела взгляд и с преувеличенным вниманием принялась изучать противоположную стену.
— Тетя? — переспросила я, чувствуя, как сердце сжалось от дурного предчувствия. — Что это значит?
— Видишь ли… — замямлила Зальфия, беспрестанно облизывая губы, — я не помню. Ничего не помню из той ночи. Харалия праздновала свой день рождения. Она не любила пышных торжеств, поэтому пригласила только самых близких друзей. Я пыталась отказаться, говорила, что в полнолуние мне лучше быть подальше от людей, но она даже слышать ничего не желала. Посоветовала не дурить, принять двойную дозу лекарства и приходить растрясти старые косточки. Я так и поступила. Не хотела ее огорчать. А дальше…
— Что «дальше»? — Я напряглась, отодвинувшись от тети. — Только не говори, что впервые за сорок с лишним лет жизни лекарство не сработало!
— В том-то и дело, что я не помню! — Зальфия жалобно скривилась, будто из последних сил сдерживала рыдания. — Кажется, Гарольд произнес тост за здоровье своей жены. Я выпила вина — и все как отрубило. Я очнулась на следующее утро уже в тюрьме, закованная в серебряные оковы. Говорят, меня нашли рядом с растерзанным телом Харалии. Бесчувственную, всю перемазанную ее кровью. Удивительно, что после этого меня не отправили сразу в государственную лечебницу на пожизненное принудительное лечение от последствий ликантропии, а всего лишь заперли под домашним арестом.
— Вот как… — задумчиво протянула я. — Скажи, а в прошлые разы лекарство нормально сочеталось с алкоголем? Быть может, их нельзя смешивать?
— Да нет, все было хорошо. — Тетя неуверенно пожала плечами. — Ты же знаешь, я люблю вечерком посидеть с бокалом вина за хорошей книжкой. Никогда ничего подобного не происходило, хотя порой, чего уж скрывать, я немного перебирала. Что поделать, если в нашей глуши развлечений больше нет, а соседи меня не жалуют. Скучно. Порой за неделю ни с кем и словечком не перекинешься.
Я стыдливо опустила голову, почувствовав в тоне Зальфии затаенную горечь. Да, Киота, хорошо ты ей отплатила за то, что она не позволила отправить тебя в государственный приют. Даже по мыслевизору звонила раз в несколько месяцев, да и то никогда не затягивала разговор. Так, привет-пока и все. А ведь я прекрасно помню, как одиноко нам было долгими тоскливыми вечерами. Поневоле начнешь искать утешения на дне бутылки.
— У тебя лекарство еще осталось? — спросила я, отгоняя невеселые мысли. — Можно взглянуть?
— В том-то и проблема, Киота. — Зальфия устало сгорбилась в своем кресле. — Когда мне позволили вернуться домой после допроса, то я поняла, что кто-то здесь уже побывал. Нет, особого беспорядка не наблюдалось, но ты же знаешь — я подобные вещи чую сразу. Там вазочка подвинута, тут игрушка упала.
Я невольно кивнула. О да, помню, в детстве тетя сводила меня с ума своими бесконечными придирками. Она вечно требовала, чтобы после уборки я расставляла вещи именно на те места, где они раньше стояли. И порой доводила меня до слез, выверяя на секретере расстояние между расставленными рамками с фотографиями до миллиметра.
— Так вот, — продолжила тем временем Зальфия, — из дома ничего не пропало. Кроме бутылки с остатками микстуры.
— Ты об этом кому-нибудь сообщала? — резко спросила я, от волнения аж подскочив на месте. — Ведь это очень важная деталь, тетя, которая может тебя полностью оправдать!
— Ой, да полно тебе, Киота. — Зальфия с раздражением отмахнулась. — Кто мне поверит? Скажут, что я готова любую чушь сочинить, лишь бы снять с себя обвинения и повесить их на другого человека. Мол, стал бы радетельный Ульрон Аддерли заниматься такими глупостями и подливать мне что-нибудь в микстуру. Кроме него, больше ни у кого не было доступа к моему лекарству, это совершенно точно. И что получается? Мое слово против его слова. Оборотень, найденный подле жестоко растерзанного тела, и достопочтенный целитель. По-моему, вполне очевидно, каким будет вердикт.
41 
