20 
– Честно, мам, со мной все прекрасно. – Положив трубку, Милли сказала монотонно, глядя на Леонида потухшими глазами: – Ты добился, чего хотел. Мы были заодно.
– Я всегда добиваюсь, чего хочу. Всегда.
Милли пошла спать.
* * *
Оставшись в одиночестве в полутьме гостиной, Леонид выключил все телефоны и велел службе безопасности отеля поставить на его этаже человека, чтобы тот не позволял никому беспокоить его.
Леонид стоял на пороге резкого изменения своей жизни. Ему многое нужно было понять и обдумать.
Как я познакомлю ее со своей семьей? Как я приведу ее в эту змеиную яму?
Он представлял себе Милли, с ее лучезарной улыбкой, с ее живым голосом, на обеде с его семьей. Она завязывает беседу, задает вопросы, которые наверняка попадут в запретную для Коловских зону.
Да они раздавят ее.
Как предупредить ее, при этом ничего не рассказывая?
Леонид много раз подходил к двери спальни, он даже открывал дверь и смотрел на спящую Милли. На разметавшиеся по подушке волосы, на мерно вздымавшуюся грудь, на длинные ресницы.
И что? Будить ее, чтобы рассказать про свой кошмар?
И как она воспримет все это? Что почувствует?
Если он скажет ей правду, раскроет семейный секрет, не отпугнет ли ее это? Вот ее сумочка с паспортом, она в мгновенье соберется и улетит – к своим родным, домой, в Лондон.
И кто сможет осудить ее?
В то же время нельзя держать ее здесь, как в тюрьме. Хотя он говорил, что будет все время охранять ее, Милли ничего не стоит передумать и исчезнуть.
Нина грозит судом, она может осуществить свою угрозу. Леонида пугали не денежные потери. На таких судах людей выворачивают наизнанку, обливают грязью.
Леонид встал. Теперь он знал, что ему делать.
Милли должна выйти за него замуж. Она станет замечательной матерью. Хочет она того или нет, она должна выйти за него замуж. Только тогда он сможет защитить их всех, семью, в которой он будет мужем и отцом.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
– Милли?
Полусонная, она, моргая, смотрела на Леонида, стоящего в дверях спальни. Было такое чувство, словно ее разбудил отец наутро после вечеринки, с которой она вернулась очень поздно, позже, чем обещала родителям.
– Приземлились? – испуганно спросила она.
– Что?
Безжалостно включив свет, Леонид поставил на столик у кровати стакан воды со льдом. Милли не хотелось ничего принимать от него. Но во рту было так сухо, что она, схватив стакан, жадно отпила воды. Леонид тем временем продолжил:
– Пора собираться. Я не хотел будить тебя, но обед назначен на восемь.
– О-ох… – Милли откинулась на подушку. – Как же я могла забыть об этом замечательном событии?
– Начинай собираться.
– Обязательно надо идти?
– Мы договорились.
– На самом деле не мы, – Милли села, завернувшись в одеяло. – Мне тут наговорили множество вещей, которые я должна сделать, но я не помню, чтобы соглашалась хотя бы с одной из них. Я не хочу идти. И не пойду. – Решительно сказав это, она опять откинулась на подушку. Крепкий сон прояснил ее голову, она уже владела собой.
– Ты всегда так эгоистична?
Она ожидала, что после ее слов Леонид уйдет, громко хлопнув дверью. Но он стоял над ней.
– Думаешь, я хочу идти туда? Думаешь, я хочу быть там, позировать для счастливых семейных фото? После всего, что произошло?
– Ну и не надо, – Милли говорила уже не так уверенно.
– Мы постараемся исправить положение.
– Как? Разве это возможно? Мне кажется, если мы придем туда, держась за ручки, притворяясь, что между нами все идеально, это все только испортит.
– Навряд ли.
– Тогда позвони своей мачехе и так ей и скажи.
– Прекрасно.
– Позвони в ресторан и отмени заказ. И позаботься, чтобы персонал оповещал об отмене прибывающих гостей. – Милли отвернулась, отказываясь быть загнанной в угол.
Его это не остановило. Даже наоборот.
– Это моя семья, но они – не те люди, с которыми мне хотелось бы обедать. Вопреки тому, что ты могла читать, я совсем не в ладу с ними.
– Тогда зачем?
– Зачем? У тебя хватает безрассудства спрашивать зачем? Ты когда-нибудь думаешь о последствиях, Милли? Ты вообще планируешь свою жизнь, хотя бы на пять минут вперед?
– Конечно… – пробормотала она.
– Моя семья считает, ты поймала меня в ловушку в ту ночь, они полагают, ты знала, что делала, – его акцент становился значительно резче, когда он волновался.
– Нет!
20 
