…словно то ли ждал от меня чего-то, то ли все же сам хотел что-то сказать – но тоже протянул до последнего момента, пока не стало слишком поздно.
Если это и впрямь было именно так, если мне этот его взгляд не почудился – получилось глупо, вслушиваясь в затихающие на лестнице шаги, подумал я.
– Хозяин Макса вам не доверяет, – неожиданно сказала Эмма.
– Что?
– Энрико не верит вам, – повторила черная винтовка. – Он считает, что эти двое приходили за вами.
Такой нелепости я не предполагал услышать даже от человека.
– За нами?
– Он убежден, что их собственные враги еще далеко позади. А значит…
– Мать-фреза, да какие еще враги! Неужели он и в самом деле не понимает, что наличие золота в кошеле уже достаточный повод числиться во врагах у двух третей местного населения?!
– Энрико все еще рассуждает, как воин Храма, – неохотно произнес Макс. – Там… откуда мы прибыли… среди разбойников нет безумцев, способных ради нескольких монет напасть на воина Храма.
– Там – это на обратной стороне Луны? – с сарказмом осведомился я. – Более близкое местонахождение столь трусливых бандитов лично мне вообразить сложно.
– Напрасно смеешься. Храма опасаются все.
– Макс, три минуты назад в этой комнате толпились полицаи. Они тоже сумели внушить почтение жителям города и шести-семи близлежащих деревень, а также вселили священный ужас в сердца базарных торговцев. Однако редко выдается месяц, когда в их рядах не образуется новых вакансий – как ты легко можешь догадаться, вовсе не по естественным причинам. Хотя, – добавил я, – с другой стороны, что может быть для человека естественней, чем насильственная смерть?
– Сколько врагов убивают ваши полицаи за каждого своего?
– Вообще-то, – с легким недоумением отозвался я, – если подобную статистику кто и ведет, то разве что Петр-Петрович или Опанас – пистолет полицмейстера.
– А все же?
– Макс, ну откуда мне знать? Сколько надо, столько и положат.
– Полтора года назад, – тихо сказала Эмма, – в поселке Ясные Ключи были убиты два воина Храма. Ясные Ключи считались крепким поселком… а через месяц там остались только кучи пепла на месте домов.
Если бы это сказал человек, я не дал бы за его слова и донца от гильзы. За двух вояк уничтожить целую деревню… подобного я не мог припомнить даже в первые послевоенные – самые безумные – годы, когда убивали, случалось, и за суточный паек… и даже за ополовиненный. Технически, разумеется, в этом нет ничего сложного, хлипкие деревенские частоколы, способные остановить зверье, но не боевую дружину; артбатарея или танковая рота справится с задачей в считаные минуты, а дальше? Расстрелянную скотину можно съесть лишь раз, туша коровы не дает ни молока, ни телят, а убитые крестьяне не платят дань.
– Но… зачем?.
– Чтобы внушить почтение.
– Не понимаю, – честно признал я. – Какое почтение может внушить столь идиотский поступок?
– Эмма выбрала не совсем правильное слово, – сказал Макс. – Не почтение. Страх. Ужас.
– …а также Фобос, – подхватил я, – Деймос, Террор и Эребус! По-моему, подобными методами если и можно что-либо внушить, так исключительно лишь желание поскорее избавиться от столь опасных соседей. Это же… как позволить бешеным белкам свить гнездо на крыше.
– У нас не водятся бешеные белки, – отозвалась Эмма полминуты спустя. – Но, если я правильно поняла твой пример… именно это и произошло.
Будь я человеком, пожалуй, охарактеризовал бы свое текущее состояние как растерянность, причем граничащая с оторопью. Нет, я не сомневался, что Эмма и Макс излагают реальные факты, выдумать столь невероятную ложь попросту невозможно, но…
Может быть, все дело в близости к океану? Если уж болотники тупеют от своей жижи, то сколь угнетающее воздействие на мыслительные способности людей способна оказывать чудовищная масса воды?
Глава 5
Я лечу напролом сквозь бескрайнюю синь,
У меня под крылом 50 Хиросим,
У меня под крылом Архимедов рычаг,
Я могу хоть сейчас мировую начать!
СЕРГЕЙ
– Дурак ты, щенуля, – задумчиво глядя на пивную кружку перед собой, произнес Евграфыч. – А я-то тебя за умного держал.
Они сидели в подвале «Ослика», в углу, и после уличного пекла шедшая от камня прохлада словно выдергивала из Сергея какой-то неощутимый внутренний стержень. Ему хотелось, забыв обо всем на свете, прижаться спиной и затылком к стене… зажмуриться… неторопливо поднести к лицу кружку с ледяным, до ломоты в зубах, пивом. Отхлебнуть – сначала пену, – затем провести заветной посудиной по щекам, прижаться лбом… еще раз отхлебнуть, с трудом сдерживая стон удовольствия. И только потом приоткрыть один глаз и лениво глянуть – пока еще только издалека глянуть, примериваясь, – на блюдо, до краев наполненное жареными стрекотухами.