— Это правда?
При свете свечей, горящих возле кровати, он заметил в ее глазах удивленное недоверие и сказал:
— Правда! Но я был вынужден очень долго ждать, прежде чем открыть тебе это.
Эйлида засмеялась.
— Не так уж и долго на самом деле. Мы женаты всего неделю!
— Это был миллион лет! — заявил он. — Но я приготовился ждать, пока ты перестанешь ненавидеть мужчин и меня в особенности.
— Как я могла быть такой глупой?
— Это было объяснимо.
— Я потеряла столько времени… А ты ведь мог целовать меня!
— Я постараюсь наверстать упущенное, — пообещал он и поцеловал ее в лоб, а Эйлида с любопытством спросила:
— Ты в самом деле полюбил меня, когда увидел в первый раз в банкетном зале?
— Я понял, что никто не может быть прекраснее… несмотря на смешную сверхразукрашенную шляпу, твой боевой флаг!
— Ты это понял?
— Я понял, когда увидел, как ты стоишь, такая гордая, перед этими лавочниками, что именно тебя я искал во многих странах мира, но никак не мог найти.
— Ох, дорогой Доран… какая романтика!
— Для меня это было как откровение, — серьезно проговорил он. — Мне думалось, что от тебя исходит божественный свет… я не рискнул потерять тебя.
— Потому ты и женился на мне таким странным образом?
— Я ужасно боялся, что кто-нибудь отнимет тебя у меня.
Эйлида поняла, что он имеет в виду приятелей Дэвида, членов клуба «Уайтс».
Она придвинулась к нему поближе и попросила:
— Расскажи, как ты был в клубе первый раз и узнал… о нас.
— Я действительно был в клубе впервые, — начал объяснять Доран, — и услышал, как Дэвид говорил, что его травят кредиторы. Понял, в каком он отчаянии.
— Тебе стало жаль его?
— Очень жаль, тем более что я в свое время пережил примерно то же. Мне захотелось ему помочь.
— Это было великодушно.
— Вероятно, это было нечто большее. То, что руководит всеми нами… и оно привело меня к тебе.
— О, Доран, я убеждена, что ты прав, но продолжай!
— Я приехал в Блэйк-холл, еще толком не зная, как мне поступить в связи с долгами твоего брата, но тут я увидел тебя, и все стало на свои места.
— И тогда ты купил дом… имение… и меня.
— Я купил бы солнце, луну и звезды, если бы все это включало тебя!
Эйлида вздохнула.
— Как я могла быть такой глупой, чтобы ненавидеть тебя? Я должна была сразу почувствовать то же, что и ты.
— Ты была сильно напугана этим отвратительным человеком, которого я убью, если он только посмеет к тебе приблизиться. Он внушил тебе предубеждение против всех мужчин, в том числе и против меня.
— Ты понимаешь, что теперь я люблю тебя?
— Повторяй мне это как можно чаще! Я опасался, что пройдут годы, пока ты переменишь свое мнение.
— Мне кажется, — тихо-тихо заговорила Эйлида, — я в тебя влюбилась, когда увидела, Как хорошо ты ездишь верхом. И должна признаться, что влюбилась и в твоих лошадей.
— Если ты любишь их больше, чем меня, распродам всю конюшню!
Эйлида рассмеялась, а Доран продолжал:
— Предупреждаю, что я буду очень ревнивым мужем. Пожалуй, самое лучшее увезти тебя на Восток, где ни один англичанин тебя не увидит.
Эйлида протянула руку и погладила Дорана по щеке.
— Пока ты любишь меня, я согласна быть с тобой где хочешь.
— Ты можешь быть уверена в моей любви навсегда. Понадобилась бы не одна жизнь, а несколько, чтобы выразить, как я люблю и боготворю тебя!
— Когда нас венчали, ты с такой искренностью произносил свои обеты!
— Но я и был искренен! — сказал Доран. — И молился, как никогда еще в жизни не молился, чтобы, настал день, когда ты будешь мне настоящей женой.
— Я ею стала… теперь.
— Я не причинил тебе боль? Не вызвал страх?
— Ты унес меня с собой в прекрасный рай. Я не знала, что он существует, я не знала, что любовь может быть такой прекрасной, такой… божественной.
Эйлида ощутила, что губы Дорана коснулись ее кожи, и сказала:
— Мне очень многое хотелось бы узнать о тебе… кроме того, что ты для меня самый удивительный человек на свете!
— Берегись, ты сделаешь меня тщеславным, — ответил Доран. — Но мне и в самом деле нужно о многом тебе рассказать, только не знаю, с чего начать.
— Тогда расскажи прежде всего, почему ты должен был так спешно вернуться в Лондон. Мне очень хотелось побыть еще в деревне и поездить на твоих лошадях.