37 
– Мастер Оскинор, я… – начал было Санчо.
– Ты, – оружейник встал и, ловко протиснувшись между краем ствола и зелеными нитями свисающих побегов, направился к нам, – будешь молчать, пока разговаривают старшие. Прошу вас, – вновь обратился он ко мне, – прекрасная леди, покажите вашу руку?
– Правую или левую? – уточнила я, откидывая плащ.
Оскинор не отозвался. Он стоял передо мной, словно заглянув в глаза василиску, и, проследив за его остановившимся взглядом, я обнаружила, что тот направлен точно на рукоять Огонька.
– Клянусь Подгорными Богами, – тихо произнес он полминуты спустя. – Ваше Высочество, я понимаю, что подобная просьба невероятно дерзка… но не позволите ли Вы бедному старому мастеру взглянуть на Ваш клинок?
Судя по тому, как потеплела под моей ладонью рукоять, речь Мастера Оскинора пришлась Огоньку по вкусу. Что же до меня… я искренне порадовалась, что эльфы не умеют краснеть.
– Разумеется, досточтимый Мастер, – церемонно ответила я, медленно развязывая шнур подвески и протягивая меч в полном соответствии с третьим параграфом малого кодекса – рукоятью вперед, ножны идут вдоль руки, чуть – и это «чуть» так же строжайше регламентировано – наклонившись к полу, дабы клинок не выскользнул под собственной тяжестью… – Не так уж часто ему доводится бывать в столь же достойных руках.
Прежде чем коснуться ножен, гном шагнул назад к столу и, лишь прикрыв ладони двумя листиками бумаги, осмелился коснуться лакированной поверхности. Предосторожность, вообще-то говоря, предусмотренная кодексом, но в данном случае совершенно излишняя – то, что у меня самые обычные дорожные ножны из магнолии, а не бесценный голубой дуб, покрытый столь же бесценным лаком «ночной полумрак», было очевидно даже для Санчо.
– В прежние времена дело обстояло совсем по-другому, – прошептал он, поднося клинок почти к самому лицу – так, что я даже забеспокоилась за целостность его носа. – Раньше эту рукоять сжимали руки великих. Хе-хе, готов спорить сто против одного, что я знаю, откуда взялась эта глубокая царапина на эфесе… но время течет, и старая слава перестает быть в цене для слишком многих… а ты не смей ржать, юный оболтус! – неожиданно рявкнул он, уловив краем глаза тень ухмылки на лице Санчо. – Я твои мысли читаю лучше, чем узор на булате! Небось решил, что старый Оскинор совсем запек мозги у топки и потому готов на колени рухнуть перед какой-то древней железкой? А?
– Да что вы, Мастер, как можно, – поспешно забормотал наш провожатый, склонив тем не менее голову, дабы не показывать пляшущих в глазах развеселых искорок. – Разве ж я…
– Дурак, – ласково сказал Оскинор, легким, почти незаметным движением выдвигая из ножен первый дюйм лезвия. – Молодо-зелено… пока полдесятка дюжин годков в забое киркой не помашет, ума в башке – ни унции, право слово. Думает, раз дуру с мортирным жерлом на пояс навесил, так теперь у него с дороги тролли разбегаться будут. Знал бы ты, олух, кого этим клинком добывали… не то чтоб на колени перед ним пал, а весь пол в кабинете бы протер, на пузе елозя.
– Ну что вы в самом деле, Мастер, – чуть обиженно отозвался Санчо. – Я ж не человек какой… все ж понятие имею. И почет сумею воздать, коли надо, и вообще… уважение испытываю. Только…
– Что «только»? – передразнил его Оскинор. – Что замолк, язык проглотив? Только всем этим махательным штукам место на стене в Чертоге Славы, а дойди сейчас до настоящего дела – нашпигуют его владельца свинцом, как каплуна, прежде чем он полшага сделать успеет? Только вот некоторые пеньки, бородами заросшие, все никак это постигнуть не могут, все с топорами таскаются, будто при Гвалине-Основателе.
– Напраслину возводите, Мастер! – Санчо, похоже, напрочь позабыл собственные рассуждения о нежелательности споров с мастером-оружейником. – Не родился еще под каменным небом гном, который про наши топоры не то что слово молвит, а и мысль недобрую помыслить мог. Когда дело и впрямь горячим железом пахнет… патронов-то на всю жизнь не напасешься, а топор – он у настоящего гнома завсегда под рукой. Топор, он…
– Между прочим, – оружейник медленно повернул клинок, любуясь вспыхивающими на долах искорками, – этому клинку доводилось встречаться и с обладателями топоров… и не худших, далеко не худших… но, как оказалось, излишне самоуверенных.
Он снова поднес лезвие почти вплотную к лицу, провел свободной ладонью над клинком, медленно начал опускать ее – и, замерев на миг в каком-то волоске над сталью, стремительно отдернул ее назад. Зажмурился, выдохнул и, открыв глаза, протянул Огонек мне, в точности повторив мой собственный жест.
37 
