До этого плавания он думал, что не подвержен морской болезни.
– Этот шторм меня доконает! – крикнул он, чувствуя, как ветер срывает звуки прямо с языка и уносит куда-то в бесконечный невидимый простор. Там они, наверное, падают в воду, глохнут и уходят на дно, чтобы лечь окаменелостями в твердеющий донный ил.
– Какой шторм? – непритворно изумился Мушкетов. – Это еще не шторм! Просто свежий ветер! Если заштормит, на палубу вовсе невозможно будет выйти!
Геолог стер с лица очередную порцию брызг. Кроме лица и кистей рук, тело ученого полностью прикрывала от влаги зюйдвестка, а от холода – толстый вязаный свитер под нею. И все равно Обручева знобило. Палубу качнуло особенно сильно, и желудок в очередной раз бессильно попытался выкарабкаться наружу через глотку.
– Не могу разделить ваш энтузиазм!
Мушкетов пожал плечами:
– Ветер надувает паруса! Делаем четыре узла! Без траты угля! Не быстро! Зато надежно!
– Мы еще не пересекли Разлом? – крикнул в ответ Обручев.
– Пока нет! Но уже скоро! Граница проходит восточнее острова Чугинадак! Из группы Четырехсопочных! Мы едва миновали острова Андрианова! Завтра можно ожидать!
– Смотрите! – перебил ассистента геолог. – Вода меняет цвет!
Впереди, слева по курсу, плотную толщу воды заволакивала тускло-зеленая муть – цвета гниющей ряски. Граница между прозрачной толщей холодных северных вод и странным течением была на диво отчетлива.
– Какое-то течение, – предположил Мушкетов. – Возможно, из-за Разлома? Узор течений должен был измениться, как и направление ветров. Вы обратили внимание, что восточный ветер несет непривычное для зимы тепло?
– Возможно, с этими течениями к нам попадают и существа, наподобие владивостокского ящера, – мрачно предположил Обручев.
До сих пор экспедиция не столкнулась ни с одним морским чудовищем. Больше того, всякие слухи об их появлении оказывались, как и сообщения о смерти некоего американского фельетониста, сильно преувеличенными.
– В доисторических ящеров я поверю, когда увижу их, – легкомысленно отмахнулся Мушкетов. – Глядите, Владимир Афанасьевич, – чайка! Что ей тут делать? До ближайшей земли миль сорок.
– Должно быть, унесло штормом, – рассудительно заметил геолог. – Смотрите, как тяжело она летит. Видимо, устала.
Несчастную птицу так мотало на ветру, что в полете она больше напоминала захмелевшего бражника. Заметив в бушующих волнах спасительный островок палубы, чайка направилась к нему, едва не распласталась о надутые паруса, чудом не запуталась в снастях и в конце концов шлепнулась на доски бака шагах в десяти от двоих ученых.
– Какая странная чайка… – проговорил ассистент, приглядываясь. – Смотрите, Владимир Афанасьевич, что за любопытная расцветка: сизая, с черными полосами по краю крыла. Как думаете, – предложил он, взявшись за застежки зюйдвестки, – если мы ее поймаем, профессор Никольский выйдет из меланхолии?
Птица смерила его презрительным взглядом.
– Дима, – произнес Обручев не своим голосом, – это не птица.
– Что? – переспросил Мушкетов.
Существо на палубе запрокинуло голову и издало протяжный, скрипучий вопль. В клюве его – нет, в пасти! – блеснули мелкие острые зубы.
Острый запах формалина перебивал даже тошнотворную вонь полупереваренной рыбы.
– Великолепно, – повторил зоолог в восьмой раз. – Ве-ли-ко-леп-но!
Он поднял пинцетом багряно-черный ошметок, обнажив хрупкую белую кость.
– Я начинаю думать, что наш молодой товарищ своей оплошностью оказал нам большую услугу, – проговорил он, вглядываясь в полураспотрошенную тушку. – Едва ли я мог бы заставить себя вскрыть это существо, будь оно живо.
Мушкетов зарделся, точно девица. В попытках усмирить тварь, рвавшуюся на свободу из-под наброшенной зюйдвестки, юноша нечаянно свернул ей шею, после чего неведомое создание угодило прямиком к Никольскому на препарационный стол, обустроенный наскоро в отгороженном углу кают-компании.
– С другой стороны, – продолжал зоолог, аккуратно поддевая сухожилие, – представив коллегам одни только анатомические препараты, мы рискуем оказаться в положении капитана Хантера, который первым доставил в Европу шкурку утконоса – его подняли на смех как обманщика. Если бы я не видел это создание… ну… почти живым, – Мушкетов покраснел еще сильнее, – то сам бы не поверил.
– Да, – пробормотал Обручев, – зубастая чайка – это почти так же нелепо, как выдра с клювом.