Хотя концовка довольно странная, как будто подразумевается продолжение. Но всё равно,... 
3 
Вот уж чего я даже за неделю усиленного пайка не стал бы — так это руку ему пожимать. Это ж хуже, чем на плевок попасться — дня три будешь дерганый ходить, слизь невидимую оттереть пытаться!
А Вольф — пожал. И не замешкался ни на миг, и ни одна жилочка у него на лице при этом не дрогнула. Перчатку, правда, так и не снял.
— Взаимно, господин Шмель.
ВОЛЬНООПРЕДЕЛЯЮЩИЙСЯ НИКОЛАЙ КАРЛОВИЧ БЕРЕГОВОЙ, РОТНЫЙ ФЕЛЬДШЕР
Не знаю, что этот танкист пытался высмотреть в деревне. Поручик Марченко со своими должен был затаиться еще пять минут назад, при первых же звуках двигателя. А больше в деревне смотреть было абсолютно не на что, несмотря на всю поспешность своего драпа, селяне прихватили, кажется, даже мышей из распахнутых настежь амбаров. Однако он глядел именно на деревню, долго, упорно, и я уже почти начал клевать носом, три часа беспокойного сна никак не могли скомпенсировать двух предшествовавших бессонных суток. Наконец: бронированный монстр взвыл и, пятясь, уполз на обратный скат холма. Потом завывания стали удаляться, причем, на мой вкус, они делали это слишком быстро для виденной нами туши столь внушительных размеров, если я, конечно, не перестал что-либо понимать в делениях бинокля. Правда, одолженный бинокль был далек от привычного «цейса» — невзрачный «никон», скородельная игрушка от наших японских друзей, а с них станется и шкалу привести в соответствие со своими антропометрическими особенностями.
На мой вопрос, доводилось ли ему прежде видеть подобное чудо, лежавший рядом фельдфебель Антонов вначале принялся расстегивать воротник гимнастерки с такой лихорадочной поспешностью, словно тот уподобился Ааокооновым змеям. И лишь совладав с непослушной пуговичкой, хрипло поведал, что не только видит, но и слышит оного монстра первый раз в жизни, хотя за годы войны довелось наслушаться всякого.
В этом я был с ним солидарен — тон голоса данного представителя бронированной разновидности членистогусеничных настолько отличался от обычного рева его собратьев по классу, что в первый момент навел меня на мысль о новом психическом оружии синих.
Затем Антонов осведомился, не разглядел ли чего я, и на этот раз отрицательно кивать выпало мне. На камуфлированной шкуре чудища не было приевшегося нам «обрезанного могендовида», как ехидно поименовал сей символ капитан Викентьев, которым наши противники так любят украшать доставшуюся им технику, малюя его порой в самых неожиданных местах. Лишь в правом верхнем углу бокового листа башни я разглядел выбивающееся из общего строя пятно, скорее всего, тактический значок части. Однако расстояние и угол обзора не позволили мне идентифицировать его со сколь-нибудь приемлемой точностью.
В принципе, этот вынырнувший из подсознательных кошмаров противотанкиста монстр мог принадлежать кому угодно. Хоть нашим бывшим союзникам, хоть марсианам. Правда, в случае последнего варианта внешний вид, униформа и снаряжение обитателей Красной планеты удивительным образом схожи с нашими. Однако, освежив в памяти завет достопочтенного Окамма насчет неумножения сущностей, кое-какие схемы маскировочной окраски, а заодно полуторагодовой давности сводки разведотдела Генштаба, повествовавшие о последнем порождении мрачного тевтонского гения — Der Uberschwere[1] танк прорыва, — я оставил в сухом остатке самый вероятный и, увы, весьма неприятный для нас вывод.
Нам предстояла встреча с бравыми ребятами из корпуса Линдемана.
Конечно, все могло обстоять и не настолько плохо — в условиях нынешнего бардака одиночным экземпляром кайзеровского вундерваффе запросто могли завладеть и какие-нибудь хваткие синие, сумевшие сохранить оный экземпляр в относительно сносном состоянии. В пользу этой версии говорило то, что рекогносцировка, вообще-то, не самое привычное занятие для тяжелого танка. Эти большие толстошкурые создания — не без оснований — мнят себя на сцене под названием «поле боя» звездами первой величины и предпочитают появляться на нем только после проведения соответствующей подготовки публики — хорошего артналета, бомбежки — и в сопровождении свиты. Но лично я всегда предпочитал исходить из худшего — лучше быть приятно разочарованным впоследствии, когда твои пессимистические прогнозы не сбудутся, чем… впрочем, чем кончают на войне оптимисты, известно и так.
От этих тягостных размышлений меня отвлек голос Игоря Овечкина, который приказывал Антонову отправиться в деревню и сообщить ребятам Марченко, что они могут, только потихоньку и внимательно глядя по сторонам, начинать дышать, а самому поручику срочно явиться во второй взвод. Сам же штабс-капитан направился в палатку радиста, надо полагать, поведать командованию о появившихся на горизонте неприятностях.
3 
