– Вот и нам говорили, – в тон ей, с наигранной горечью, подхватил я, – ничего хорошего быть не может у этих янки. Брехали, сволочи, как всегда.
Секунду Кейт непонимающе смотрела на меня, а затем нацепленная ею страдальческая маска дрогнула, расплылась – и моя спутница заливисто, правда, немного истерично расхохоталась.
– Нет, ты все-таки потрясающий тип, – выдавила она сквозь смех. – За черт-те сколько миль от своей страны, разыскиваемый всей полицией, Комитетом… Черт, да все, кому не лень, за твоей головой охотятся, а ты шутки шутишь! Эй, парень, а ты вообще как – нормальный?
– В каком смысле? – не понял я. – Любовных предпочтений?
– Нет, головы!
– Обижаете, мамзель, – осклабился я. – У нас в полиции с этим строго – каждые полгода полное медицинское обследование, в том числе и это… насчет головы.
Я счел за благо промолчать о том, что в рижской полиции я до упомянутой проверки не дослужил. Не успел.
– Да? – с подозрением переспросила Кейт. – Не похоже.
– И потом, – продолжил я. – Осталось-то всего ничего. Прорвемся в посольство, а там – хоть трава не расти. Через неделю, максимум, будем дома.
– Это вы будете дома! – взвыла Кейт. – А я где буду?! В… – Она употребила какое-то американское слово, значения которого я, понятно, не знал, но примерно понял. И покраснел, словно барышня.
– Нет, ну, я думаю, все как-то уладится, – пробормотал я. – В самом крайнем случае можешь поехать со мн… с нами. У нас очень хорошо относятся к политическим беженцам.
Да. Помещают о них пару статеек – преимущественно в бульварных, падких на сенсации газетенках, выплачивают скудное иммигрантское пособие – и валите, господин (я покосился на Кейт) или госпожа хорошая, на все четыре стороны. Россия – страна большая, мест, где пара хороших рук нужна, навалом, а таких, где светлая голова, – еще больше. А не сможешь – значит, зря бежал из своего социализма. Здесь тебе не тут, по будням не подают!
– И что я там буду делать, в этой вашей России?! – громко осведомилась Кейт.
«Будешь моей женой!» – подумал я. Или… не подумал?! Я испуганно оглянулся на Кейт. Моя спутница вдруг стала непривычно притихшей и задумчивой. Или все-таки сказал вслух?!
Матка боска, пресвятая богородица, все святые и архангелы! Чур меня, чур! Что ж я натворил-то?!
Шоссе 95, участок Стаффорд – Арлингтон, штат Виргиния,
29 сентября 1979 года, суббота.
Кейтлин Тернер
От этого взгляда мне сделалось не по себе. Он не испепелял, нет, он жег, жег – и навстречу ему откуда-то из глубины поднимались давешние жаркие волны.
Да что ж это со мной делается?! Слава богу, не наивная девочка. Давно уж не наивная, а не девочка еще дольше. Почему же меня снова начинает знобить?!
Простыла я вчера, определенно! Все эти шпионские игры в бушующей ночи. Никакая это не любовная лихорадка, а самая обычная.
– Мадемуазель Кейтлин Тернер, – четким командирским голосом произнес Заброцкий. – Я. Прошу. Вас. Стать. Моей. Женой.
– What?!
Очень уж это неожиданно у него вышло. Я просто ошалела. Выйти за этого… русского маньяка?! Дикого сибиряка с кучей каких-то подозрительных родственников?! Да ни за… За… ой, я бы еще и приплатила!
Во мне боролась сразу дюжина каких-то подозрительных голосов. Один бормотал: «Да ты на него посмотри, это же жердь в костюме!», второй: «Соглашайся, дура, это когда ж к тебе иностранцы сватались в последний раз, хоть за кордон свалишь…», третий: «А как же Америка, патриотизм, папа с мамой… Ой, боюсь…» Голоса уговаривали, ныли, бубнили, а я сидела, замерев, и боялась спугнуть наваждение.
– Слушай, я же тебя совсем не знаю, – попыталась я обратить все в шутку. – Какая уж там свадьба…
– Ну и что? – непритворно удивился Анджей. – Это не главное.
– Да я тебя даже не люблю! – воскликнула я и осеклась. Мне показалось, что фальшь в моем голосе слышна за милю, что сейчас даже Щербаков из патрульной машины обернется и покажет мне нос – дура, мол, кого обманываешь?
– А разве можно любить человека, которого не знаешь? – возразил Анджей. – Когда отец сватался к маме, он ее видел два раз мельком. И до сих пор дарит ей букеты по двенадцатым числам.
– Почему по двенадцатым? – спросила я ошеломленно.
– Традиция, – безмятежно ответил Заброцкий. – Честно сказать, я никогда не выспрашивал, почему. Но на моей памяти он не забыл ни разу. Не бойся, я помню, что разводы только папа римский дает.
Я смотрела на него и видела, точно в первый раз. И этот парень с первого взгляда показался мне мальчишкой? Да все его мальчишество – тонкая пленка, а внутри растет здоровенный сибирский кедр, который ни срубить, ни свалить. Он такой же непоколебимый, как Щербаков, только сам этого не знает.