194 
– Зачем здесь… это? – выдавила из себя Кейт. Я не знал, плакать мне, злиться или хохотать.
– Вам знакома такая русская идиома «фига в кармане»? – спросил я. – Вот это она. Представляете, как мистеру Аттенборо приятно было сидеть за этим столом и думать: «Ничего, это в нашем мире ты президент, а по справедливости – ты жалкий лицедей, актеришка, ничтожество»?
Кейт поразмыслила с минуту над моими словами, потом подошла к сенатору и прицельно плюнула ему в лицо.
К моему удивлению, Аттенборо заворочался, приходя в себя.
– Спасибо, мадемуазель, – поблагодарил я. – У меня к вам еще один вопрос, сенатор. Возможно ли отменить операцию?
Аттенборо покачал головой.
– Врет, – убежденно проговорила Кейт.
– Увы, боюсь, нет, – ответил я. – Они не успеют связаться со своими подельниками из патахрона. А если не открыть группе портал в назначенное время, больше им в том мире никто не поверит, даже если глас божий прозвучит с небес. Кажется, у нас остается только один выход…
Я подобрал со стола тяжелую пепельницу и аккуратно приложил ею сенатора по виску. Аттенборо обмяк.
– …Остановить их силой, – закончил я. – Пойдемте, мадемуазель Тернер. Здесь нам больше делать нечего.
Глава 27
«ВАШИНГТОН ПОСТ»,
29 сентября 1979 года
«Весь Вашингтон, вся политическая элита страны потрясена злодейским убийством Дональда Эберхарта, помощника сенатора от штата Виргиния Дэвида Аттенборо и видного деятеля Движения за моральную мощь.
Небывало дерзкое преступление было совершено в доме мистера Эберхарта по возвращении его с пресс-конференции, на которой погибший отказался дать разъяснения журналистам по поводу предстоящих учений минитменов. Неизвестные преступники действовали хладнокровно и быстро, расстреляв из автоматических винтовок Дональда Эберхарта вместе с его шофером при выходе из машины…»
Близ Лейк-Джексона, штат Виргиния,
29 сентября 1979 года, суббота.
Кейтлин Тернер
– Вы никогда не задумывались о происхождении современной морали? – медленно проговорил Щербаков, пока мы брели через лес к машине.
Я чуть не подавилась ветром. Вот же вопрос для обсуждения субботним вечером, сиди мы за чаем, как британцы. Но я едва волочу ноги по осеннему лесу, над головой сквозь ветки смутно виднеется что-то серое и драное, как старое пальто. Тему нашел, называется!
– Да нет, Сергей, как-то не задумывалась, – ядовито ответила я.
– Жаль, – спокойно ответил Щербаков. – Меня это всегда интересовало.
В эту минуту мне отчаянно не хватало Анджея. На него я могла бы опереться, во всех смыслах. Он травил бы свои дикие армейские байки, шумно удивлялся бы американским обычаям, пытался бы поднять мне настроение и вообще вел бы себя по-человечески. Черт, как я успела по нему соскучиться! Прошло всего пара часов, а я хочу видеть его рядом так, словно меня годами держали в Синг-Синге. В одной камере со Щербаковым.
– А что вы так нервничаете, Кейт? – полюбопытствовал Щербаков. – Вы со вчерашнего вечера на взводе.
Я просто задохнулась от негодования.
– Вы соображаете, что говорите? – поинтересовалась я в ответ, – За последние сутки я нарушила столько законов, сколько не изучила за четыре года в Окленде! Из-за вас, между прочим, нарушила! Я бегаю за вами по лесам, точно эти чокнутые из спешл-форсез, вы устраиваете пальбу со взломом. А я, между прочим, полицейская – во-первых, и пацифистка – во-вторых, и мне не нравится, когда закон подменяют военным положением!
– Для пацифистки у вас очень военное мышление, – задумчиво ответил Щербаков, глядя в мутное небо.
– Какое?! – Я даже подумала, что ослышалась. Или русский оговорился. С кем не бывает.
– Военное, – повторил Щербаков. – Это очень по-армейски – ставить устав, или, в вашем случае, закон выше справедливости. Нет, не отвечайте. Вы хотели сказать, что закон – это конкретное понятие, в то время как справедливость – абстрактное, верно?
На самом деле я хотела зашвырнуть в него… ну, хотя бы своим идиотским значком полицейского. Если наточить края, как раз выйдет этот Анджеев сюрикэн, вот. Стоп, что-то я правда заразилась его детским милитаризмом. Но в принципе Щербаков был прав.
– Именно, – процедила я.
– На самом деле все наоборот, – проговорил русский грустно. – Справедливость первична, а закон – это лишь приближение к ней. Как в инженерном деле – вот явление, а вот его приближенное описание. Если система ведет себя не так, как утверждает описание, это описание неточно. Если закон несправедлив, он неточен и его нельзя придерживаться.
194 
